У меня было, видимо, что-то психологическое, мне не хотелось замужества ни с Мироновым, ни с кем-то еще. Я ощущала внутреннюю окрыленность и не собиралась ее терять. Была свободна и счастлива.
— Лариса Ивановна, если бы вы были художником и писали свой портрет, каким бы он был?
— Руки назад, лицо вперед и шея вытянута. Руки почему назад? Меня тянули назад все время, ставили на место. Я постоянно должна была осматриваться, оглядываться. Тут не пикнуть, там не сказать лишнего. Все время подстраивалась к коллективам, чтобы никого не обидеть, не оскорбить своей известностью. Внешне кажется — независимая, но при этом лучший материал для того, чтобы себя осаживать назад, как лошадь.
— Откуда в вас это?
— Из дома, из семьи. Меня никогда не хвалили. Даже когда в «Гусарской балладе» снялась, отец сказала: «Не ты, так другая бы сыграла». Но родители меня не только за фильм, они вообще не хвалили. Ну, растет девочка, с хорошими ручками, ножками, поет. Я всегда слышала от них: «Прекрати петь, иди делай физику». Или что-то подобное... Отец похвалил меня однажды только, перед смертью. Он уже очень болел. Жил тогда в соседнем доме с сиделкой Галей, которая ему помогала. Я практически каждый день у него была. И вот как-то пришла, отец сел на кровати, спустил вниз ноги. А у него по всему телу что-то висит, что-то подключено. И Галя говорит:
— Ой, Иван Павлович, какие у вас красивые ноги!
Он вдруг выдал:
— У Лариски моей ноги похожи на мои.
Вот такая похвала...
— Но кто-то же вас ценил, хвалил?
— Мария Петровна Максакова, мой педагог по вокалу. Когда вышел фильм, она поехала отдыхать в Трускавец, там в кинотеатре показывали «Гусарскую балладу». И она, восторженная, оттуда привезла мне афишу и сказала, что счастлива, довольна и тому подобное. Очень мной гордилась. Кстати, она меня и толкнула в кино. Если бы не она, может быть, я стала бы какой-нибудь средненькой певицей. Когда на втором курсе ГИТИСа меня пригласил сниматься Рязанов, я пришла к Марии Петровне советоваться:
