«Не уедешь — посадим!»
Георгий Степанович вспоминал потом, что сделал ошибку, когда не поехал в ссылку в Казахстан, куда всю семью отправили после ареста Бориса. Папу вызвали куда следует и предупредили: «Не уедешь — посадим!» Но он все равно остался, потому что собирался сниматься в фильме «Комсомольск» у своего учителя. Герасимов выхлопотал ему разрешение на выезд, и они с киноэкспедицией отбыли на Дальний Восток. В поезде Жженов познакомился с американским дипломатом Файмонвиллом. Общая компания, шутки, смех, тосты, сигареты... А когда артисты вернулись, появился донос — на одного Жору. В этом доносе было сказано, что он завербован. И в ночь с 4 на 5 июля 1938 года папу арестовали. Он знал, кто написал донос. Но никогда публично не озвучивал фамилию. Насколько я знаю, этот артист приезжал потом в Ленинград, когда все уже было позади, и просил у моего отца прощения. Простил ли его папа? Не знаю. Думаю, что простить такое невозможно. Но детей его пожалел. Кому приятно узнать, что твой отец — предатель и стукач...
Об аресте Георгий Степанович вспоминал так: «Я пришел от приятеля в три часа ночи. Почему я у него засиделся? Как будто что-то чувствовал... Помню, открываю дверь квартиры, смотрю — жена сидит на сундуке, а рядом — управдом. А когда я вошел, увидел еще двоих — стрелка с винтовкой и второго, командира, с пистолетом. Арест! Обыск шел долго. В ожидании я прилег на постель — и от стресса внезапно уснул. Меня разбудила жена: «Вставай! Ехать тебе надо...» Потом я узнал, что был 605-м человеком, которого в эту ночь в Ленинграде арестовали. Под таким номером меня и зарегистрировали в приходной книге».
Папа получил пять лет общих работ в колымских лагерях. К тому времени его родные уже вернулись в Ленинград, следствие ведь шло почти год. Семья ему ничем помочь не могла. А от жены он сам отказался. На свидании с ней сказал: «Не жди меня, 90 с лишним процентов вероятности, что я где-то погибну. Спасибо за все...»
