К сожалению, Владимира Георгиевича больше нет, царство ему небесное, и сейчас в Волковском театре зияет пропасть между двадцатипятилетними и сорокалетними артистами. Пока вкалывало и взрослело наше поколение, сменой никто не занимался...
— Так вы из Ярославля?
— Я там прожил пятнадцать лет. Родился в Тульской области, вырос в Туле. Предки по отцу были поволжскими немцами — переселенцами из Германии, приехавшими в Россию в давние времена. К сожалению, семейную историю я практически не знаю. И спросить уже некого — старики умерли. Известно только, что до начала Великой Отечественной войны бабушка с дедушкой жили на Волге, а потом, как тысячи других этнических немцев, были депортированы в Сибирь. У них было восемь детей. Пока семья добиралась до нового места жительства, четверо умерли.
После войны, когда поволжских немцев реабилитировали, вернуться обратно и поселиться в крупных городах не разрешили. Бабка с дедом обосновались под Тулой, получили кусок земли в поселке Бородинский. Там отец с мамой и познакомились. Она была десятым ребенком в семье, всего детей было одиннадцать. Мамина мама, моя бабушка, прожила сто лет — родилась при Николае II, а умерла при Путине. Говорят, за всю жизнь не выезжала из дома на расстояние дальше тридцати километров. Может, в этом секрет долголетия — в верности родным местам? Не зря говорится: где родился, там и пригодился.
Из бабушкиных детей нет только двоих, остальные девять живы. У всех внуки и даже правнуки. И у меня уже трое троюродных правнуков! Ничего удивительного. Старшая дочь у бабушки родилась в 1932 году, ее внуки — мои ровесники.
— Кровь немецкую чувствуете?
— Конечно. Мама моя русская крестьянка. Черноволосая, красивая, как богиня, и манкая до сих пор. В шестьдесят семь ее добиваются мужчины. Отец был совсем другим, настоящий немец. И во мне как будто два человека. Душа — русская. Песни, водка, тельник разорвать на груди, поплакать — это про меня. Но при этом я слежу за кошельком и очень тщательно подхожу к делам. Должен все выяснить в деталях, расписать по пунктам. Фашист, точно! К гадалке не ходи.
В детстве так и дразнили — фашистом — и постоянно чморили. Поселковая шпана проходу не давала. Я был полненьким и очень добрым, не мог постоять за себя. Потом много лет мечтал о том, как отомщу этим людям. Даже сейчас душа болит, хотя вроде бы все давно быльем поросло, я взрослый состоявшийся человек. Но если бы передо мной поставили моих обидчиков, не знаю, как бы я поступил.
Знаете, в старину был такой обычай — вручить месть. Скажем, ударили разбойники какого-то человека ножом в спину, лежит он на дороге помирает, а мимо идет прохожий. И несчастный ему вручает месть — называет имя своего убийцы. После этого необязательно куда-то мчаться, искать преступника. Можно и дальше жить своей жизнью, ничего не предпринимая. Но если Господь в темном переулке сталкивал тебя со злодеем, ты должен был ему отомстить. Считалось, что это божественное провидение.
