Что касается наших с ним отношений — я снова ничего не выясняла, не обсуждала и ничего не обещала. Мне тогда казалось главным общение отца с дочерью. Идиллия продолжалась месяца три-четыре. Я постепенно начала оттаивать, а потом... он исчез, так и не признав дочь официально, не оформив документы.
Прошло почти десять лет. Все, что происходило в нашей жизни дальше, связи с Максимом Исааковичем не имело. Я вышла замуж за француза Мишеля Спаду и с маленькой Алиной, которая в результате получила фамилию Мишеля, уехала во Францию. В итоге семейная жизнь, увы, не сложилась, с супругом мы расстались. Я была поставлена перед необходимостью приспособиться к нашему новому очень непростому существованию. Усиленно работала — помощи ниоткуда не было. Однажды, когда наконец увидела в конце темного тоннеля свет, возникло новое осложнение — необходимость объяснения с дочерью. Она считала Мишеля своим отцом, а детский психолог посоветовал открыть девочке правду о ее происхождении: «С отчимом большие проблемы, а вы бываете в Москве — гораздо хуже, если правду ей расскажут «добрые» люди!»
Когда я призналась Алине, что ее родной отец Максим Исаакович Дунаевский, уважаемый человек и композитор, проживающий в России, она загорелась идеей встречи с ним. Очень захотела узнать «настоящего» папу. После долгих раздумий я решилась. Вероятно, уже достаточно прониклась европейской философией: можно жениться и разводиться, вступать в отношения на стороне, но дети ни в чем не виноваты и всегда нуждаются в общении с родителями.
Позвонила за советом верному Жене, он воспринял идею с энтузиазмом — снова предложил стать посредником, «прозондировать почву». И через несколько дней в нашей с Алинкой квартире раздался звонок: «Нинуль, привет, это Максим! Как там Алинка? Пришли мне ее фотографии, мама очень хочет видеть...» Все в его привычном стиле — непосредственно, радостно, будто мы расстались только вчера.
С того момента Максим начал регулярно звонить. А в январе 1994 года приехал увидеться с нами во Францию на десять дней. Сцена во дворике нашего московского дома, когда Алиночке было полтора годика, повторилась во всех красках — все те же нежность, слезы в глазах, «прости». Я наблюдала улыбаясь — дежавю... Максим остановился у нас, без каких-либо двусмысленностей — так ему было удобнее. Рассказал, что снова женился — это был его пятый брак. Я искренне пожелала ему счастья.
Мы втроем гуляли по Парижу, ездили в Диснейленд, заходили в милые маленькие ресторанчики. Людям со стороны, наверное, казалось, что на прогулку вышла обычная европейская семья... Я поглядывала на дочь и Максима и видела, что они счастливы. Алинка так просто светилась! Папа передал ей подарок от бабушки — китайскую шкатулку с письмом внутри. Зоя Ивановна писала, что ей не терпится познакомиться с внучкой, обнять ее. Мы позвонили ей. Зоя Ивановна попросила сына передать трубку мне: «Я очень виновата перед тобой, Нина... прости меня!» Бабушка порадовалась, что ее внучка любит балет, — сама когда-то профессионально танцевала, «значит, будет масса тем для разговоров, когда Алинка приедет в Москву».
