Он в принципе не умел водить медленно. Нарушал все, что можно было нарушить. Как-то показывал Москву американской актрисе. Она потом прислала директору театра письмо: «Кланяйтесь господину Дурову и передайте ему, пожалуйста: красный свет светофора означает, что нужно остановиться, а не ехать быстрее. Я хотела бы в следующий раз увидеть этого актера целым куском...»
Папа рассуждал философски: а что опасность? Судьба может настичь везде. И на сцене тоже. Они с Леней Каневским играли в спектакле «Весельчаки», и однажды прямо перед ними падает огромный деревянный брус. Папа невозмутимо перешагнул через него и сказал зрителям: «Вам кажется, что самая безопасная профессия на земле — это актер? Теперь вы поняли, что это не так?»
В ложе сидел его друг Слава Третьяк. После спектакля он зашел к отцу в гримерку: «Ну, класс, ребята! Этот трюк с бревном гениально отработан». Ему объяснили, что на самом деле произошло, и он побледнел.
Когда мама сломала шейку бедра, папа трогательно ухаживал за ней. Больше двух лет она была прикована к постели. И он был всегда рядом. В феврале 2011 года мама умерла. Я предложила:
— Давай назавтра отменим спектакль.
Он ответил нет, и мы играли: и он, и я. Папа сказал:
— Это же не я умер. Ну что я буду делать? Сидеть, и что?
Папа пережил маму на четыре года. Он и в восемьдесят оставался пацаном. Сам себе продлевал жизнь. У него был свой способ настраиваться по утрам. Сначала опустив голову, уныло, низким голосом себе под нос произносите: «Какая погода... какие цены... какое правительство... какой бандитизм... Ужас!» А потом встаете посредине комнаты, высоко поднимаете голову и руки и говорите высоким голосом, непременно с восхищением: «Какая погода! Какое правительство! Какие бандиты!» И вы сразу же почувствуете прилив бодрости.
Много лет назад папа сочинил сценарий собственных похорон. Я не ржала так никогда в жизни. Он живописно рассказывал об этом мероприятии: кто как будет одет, что будут говорить, как его будут таскать из театра в театр. Его ведь вечно не могли найти, он тогда работал в пяти театрах. Пустая могила, все скорбно перешептываются:
— А где Дуров?
— Да где-то потеряли...
В итоге выясняется, что его забыли на задворках «Мосфильма».
У него с возрастом появились, я бы сказала так, капризы. Я спрашиваю: «Ты у меня сейчас кто? Фома Опискин? Или граф Толстой? Сейчас у нас будет уход из Ясной Поляны!» И тут же начинается ржачка. У отца было замечательное слово «опустяшить», то есть убрать излишний пафос и трагизм. Это как страшный сон кому-то пересказать. Ты проснулся весь в поту от пережитого ужаса, начинаешь сон рассказывать и понимаешь: да это же полная фигня!
Когда папа попал в больницу, я ему сказала: «Учти, мы тебя не отпустим». Однако на этот раз чуда не случилось... Но с нами остались его уроки: жизнь не стоит и гроша, если не вызывает улыбку. Если начинаешь себя жалеть — это дохлый номер, все, не выскочишь. На всю жизнь запомнила слова папы: «Я всегда напеваю, когда хочется выть...»