Папа помнил прошлое в мельчайших деталях, правда его байки со временем обрастали все большими подробностями. Валентин Гафт как-то написал о нем очень точную эпиграмму: «Актер, рассказчик, режиссер, но это Леву не колышет. Он стал писать с недавних пор: наврет, поверит и запишет».
Пока родители работали, отпрыск дворянских кровей вместе со шпаной пропадал на голубятне. В детстве у него было три клички: Швейк, Седой и Артист. Швейком прозвали из-за маленького роста, Артистом — потому что по выходным отбивал чечетку и пел озорные частушки перед ранеными в госпитале. Ну а Седым он стал из-за сильно выгоравших на солнце белых волос. А когда пришел в Театр Ленинского комсомола, все стали называть его Дедом. То ли из-за того, что рано начал лысеть, а может, из-за гипертрофированной ответственности.
На школу у папы была аллергия, а у школы — на папу. Его систематически отовсюду выгоняли. В одной школе он продержался рекордно короткий срок — урок и пять минут перемены. Папу сразу же предупредили: «У нас очень строгий директор. Ее зовут Таракан из-за усов». Новичка, как водится, решили проверить. Кто-то нарочно толкнул, он ответил, обидчик распластался на полу как жаба. И пошло-поехало. На папу попер весь класс.
Вдруг раздался крик: «Таракан!» Все врассыпную, папа остался один. К нему приближалась огромная двухметровая фигура женщины в белом халате. Усы у нее шевелились, как у маршала Буденного. Она достала из халата большой ключ и стала бить им лежащего по голове: «Запомни, негодяй, в нашей школе драться нельзя!»
На лбу у него мигом выросла шишка. Когда директор выдохлась, папа выдернул из-под фикуса табуретку, поставил перед директором, встал на нее и этим же ключом стал лупить по ее лбу, приговаривая: «Бить, дура здоровая, человека нельзя». Потом выбросил ключ в окно и пошел объявлять родителям, что в очередной раз свободен.