Мы все больше отдалялись друг от друга. Во-первых, у нас были разные графики. Я рано ложилась, нахлопотавшись с Машкой, а он, наоборот, поздно. Всю ночь до рассвета играл в нарды, потом отсыпался до трех дня. В то время он не сильно был занят в театре, от репетиций отлынивал. Надо сказать, Мартынов не очень любил свою профессию. У него было к ней циничное отношение. Если это не касалось спектаклей Гончарова, манкировал репетициями.
А во-вторых, мы совершенно не подходили друг другу. Я — человек чувств, Близнецы по гороскопу, сама не знаю, что в следующую минуту от себя ожидать, а он — Лев, разумный, очень рациональный. Саша был интровертом, а я — экстраверт. И потом, видимо, я не соответствовала его представлениям о подруге до конца дней. Он — бог и царь. А жена должна, как мама, служить ему верой и правдой. Я, естественно, не такая. Не жила его интересами, не растворилась в нем. Он, наверно, в глубине души был обижен за это.
А у меня к нему абсолютно никаких претензий, хотя и не было широкой спины, за которой могла бы спрятаться. Казалось, сама коня на скаку остановлю и в горящую избу войду. И потом, у меня была отдушина: изумительная профессия, которую как раз очень любила. Я была самой играющей актрисой в театре. Помню, как Оля Прокофьева подсчитала, у кого сколько ролей. Посмотрела на меня пристально и сказала: «Муха, а у тебя больше всех. Ля-ля-ля!»
Как любая женщина, я думала: «Со мной он будет другим. Я его своей любовью привяжу и поменяю». Но чудес на свете не бывает. Увы...
Однажды открываю почтовый ящик, а там письмо, адресованное мужу. Он вскрывает конверт, оттуда выпадает фотография маленькой девочки. Молча посмотрел на нее и отложил письмо. Мой вопрос «Кто это?» просто проигнорировал, тут же ушел в себя, словно это вообще не про него. Спустя годы, когда Мартын уже не жил в этой квартире, пришло письмо от той женщины, которая, как я понимаю, родила ему ребенка. В конверте снова лежала фотография: уже подросшая дочка с маленьким беби на руках. Я была поражена ее деликатностью — она ничего от Мартынова не требовала, лишь только изредка напоминала о его ребенке. Какое благородство!
Я знала историю с Любой Руденко. Она на год раньше окончила ГИТИС, курс Гончарова, и сразу же пришла в «Маяковку». Мы еще учились на четвертом курсе, когда наша француженка рассказала, что ее любимица Любаня ждет ребенка. Она долго скрывала, что его отец — Мартынов. Ее муж Кирилл вырастил и воспитал мальчика. Он просил Любу не говорить Толе, кто его отец. Но когда они разошлись, Любаня решилась рассказать правду. Александр Сергеевич сына никогда не признавал, но Толя удивительно похож на отца, одно лицо!
Помню, году в 2012, когда мы с моим мужем Сергеем жили в Швейцарии под Цюрихом, звонит Любаня по скайпу:
— Я все рассказала!
— Кому? Что?
— Я сказала Толе, кто его отец.
— Молодец! Скажи ему, что у него еще есть сестра Маша, живет в Сан-Франциско.
Мы с Любаней мечтали познакомить наших детей, брата и сестру. Толя старше Маши на два года. Думаю, у них знакомство еще впереди... Я всем Сашиным детям была рада. Театр — это огромная семья, где все перемешано: браки, дети, мужья, жены...
Как ни парадоксально это звучит, но развело нас с Сашей кино. Однажды его пригласили на съемки исторического фильма «Бейбарс». Все лето он снимался. Маша в это время гостила у бабушки во Львове, и я поехала к дочке. Моя соседка Света сняла у Сашиной мамы дачу, та жила в маленьком домике, а большой сдавала. И вот однажды раздается звонок Светы во Львов:
