— А почему вы все-таки пять лет назад ушли из Большого в Михайловский театр? Владимир Кехман смог заинтересовать материально?
— Владимир Абрамович стал благом для Михайловского театра, не многих знаю директоров, которые так болели бы за дело, так опекали артистов, создавая все условия для творчества. Я никогда не ставил деньги во главу угла. Это, конечно, важная часть жизни, но и только. В Большом я дошел до самой высокой ставки премьера. Однако артист должен развиваться, не стоять на месте, иначе скучно работать. Большой театр видел меня исключительно в героическом амплуа. Перетанцевал все — от «Спартака» до «Корсара» — и уперся головой в потолок, который придавил до такой степени, что шею не мог повернуть.
Мне хотелось попробовать себя и в амплуа романтическом, станцевать Зигфрида в «Лебедином озере», Альберта в «Жизели», Дезире в «Спящей красавице», где не «пришел, увидел, победил», а где герои влюбились — соединились — и все умерли. Руководитель балетной труппы знал об этом, но изменить его мнение о моих возможностях, переломить ситуацию тогда не удалось.
Можно бить себя пяткой в грудь и кричать: «Я могу!» Но зачем? Если хочется работать, а не трепать языком, как любят делать артисты (а этого делать нельзя, поскольку не стоит тратить силы и время на глупое и бесполезное занятие), надо действовать. Я просто пошел другим путем — перешел в труппу Михайловского театра. Как мне кажется, не проиграл. Михайловский давал возможность ездить и танцевать всюду, куда приглашали, в отличие от Большого, не ставил никаких препятствий. С Большим я не порывал окончательно и бесповоротно и сегодня танцую на его сцене как приглашенная звезда.
