Однажды попросила папу:
— Покажешь мне Моцарта?
— Не могу — он умер.
Помню, как рыдала на горшке ночью. В моей душе возникал протест против смерти, не могла понять: это как?! Человек же был! Красивый, умный, а где он теперь?! И Моцарт, и Чайковский, и Бетховен?
Я хотела узнать, как продлить жизнь людям. Папа почему-то сказал мне, что этим занимается микробиология. И я в шесть лет (очень отчетливо это помню) перешла Кутузовский и заявилась в книжный магазин. Родители дали денег на зефир, а я приобрела зеленую книгу по микробиологии. Вечером попросила отца купить еще и микроскоп.
Он купил, и я стала наблюдать жизнь ластика — от рождения до смерти. Сначала описывала, что вот у меня есть ластик — чистенький, живой. Потом начинала его тереть, трепать и истирала почти до основания. В моем понимании он таким образом достигал финала.
Я хотела понять, что такое смерть и как ее победить, мечтала продлить жизнь папе и маме. А еще лучше — сделать их бессмертными.
Отец меня учил: «Будь всегда самокритичной, анализируй свои поступки». Получалось, что он, неверующий советский человек, сам того не зная, учил меня покаянию. Покаяние — это же не что иное как самоанализ.
Папа в возрасте семидесяти двух лет отправился на Памир с альпинистами — молодыми учеными МГУ. И там умер. Как мне рассказали, на рассвете лежал в палатке с блаженным лицом и раскинутыми руками, будто обнимающими небо. Теперь эта поляна на Памире названа поляной Градова. Его очень уважали. Когда мы готовились к похоронам, нашли письмо. Папа писал нам, что чувствует приближение смерти, «но не хочу уходить, как развалюха, в больнице, хочу умереть в горах».
Мама пережила его на двадцать семь лет, в последние годы она уверовала и приняла монашество. Моя мамочка прожила очень тяжелую жизнь. Она была — сама любовь. Таков был ее путь к Богу. А у меня свой.
— Писали, что уйдя из театра в 1992 году, вы уехали в деревню во Владимирской области и стали практически отшельницей.
— Из театра ушла, когда родился внук, Машин сын — Андрей-младший. Вот и появился у нас в семье Андрей, как когда-то мечтал Андрей Александрович. Годом раньше я вышла замуж, мой муж Игорь — физик. Познакомились во время паломничества в Оптину пустынь. Мы венчаны.
С дочкой помогали детскому дому в Москве. Машин муж Игорь Удалов поставил вокруг кирпичный забор (его не было, там собирались бомжи, поэтому дети не могли гулять), доплачивал нянечкам, которые получали крохи, делал подарки детям. Обустроили церковь, сделали ремонт. С Машей мы приезжали, подносили деток к причастию на службе. Они были тяжелобольными, безнадежными. Мы крестили их, и многие начали поправляться. Среди этих детей был и наш Леша. Мы с мужем взяли его под опеку. Рос он непросто — очень тяжелая наследственность сказывалась. Хотя в чем-то талантлив.
