Впрочем, не могу сказать, что потом чувствовала себя в чем-то ущемленной. Привыкла к тому, что отца нет, это стало повседневностью. У меня есть мама — и все. Поэтому я и не Виторган, а Румянцева. Мама же Румянцева! Честно говоря, это было всегда понятно, и вопросов не возникало. Память о той, другой фамилии осталась только на медали о рождении, которую выдавали во время регистрации ребенка. В 1966 году в Северной столице всем новорожденным полагались медали золотого цвета, «вручили» такую и мне. Надпись гласит: «Виторган Ксения рождена в Ленинграде».
— Но мама же что-то о «той» фамилии рассказывала?
— Об отце она вспоминала редко, кратко и всегда хорошо. Без упреков и лишних эмоций. Знаю, что он ее звал Рыжиком. Роман их закрутился обычным для актеров образом: играли про любовь и однажды любовь началась и в реальной жизни. В Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии мама с папой учились на параллельных курсах. После окончания двенадцать молодых актеров пригласили на работу в Псков, среди них были и мои будущие родители. Мама говорила, что отец всегда мечтал сниматься и жить в Москве. Поэтому когда так и произошло, она была за него рада. Сама она совсем не мечтала о столице. Может быть потому, что отец приехал из Астрахани, а она и так родилась в культурной столице.
Когда была маленькой, фильмы с участием отца показывали достаточно часто, и я всегда переключала программу. Не могла смотреть. Если честно, был бы он сантехником или инженером, было бы легче. Повзрослев, даже хотела написать статью в журнал, что отцам все-таки надо помнить о детях, как бы ни повернула жизнь. Так получилось, что однажды ты ушел из семьи, потому что встретил и полюбил другую женщину. Сегодняшняя я могу это понять. Но простить детское чувство отчаяния и полного осознания того, что тебя предали, не получается до сих пор. И зря люди думают, что маленькие дети не понимают, следовательно, не могут страдать. Все вообще не так!
