Надо сказать, не всем высокопоставленным товарищам нравились эти совместные обеды с обслугой. Особенно — не сильно заботясь о том, чтобы кто-то из нас не услышал, — возмущался член политбюро Полянский: «Что это такое? Рядом с генеральным сидят какие-то врачи, медсестры, фотографы! Мы обсуждаем серьезные темы, а они слушают!»
Думаю, что нечто подобное Дмитрий Степанович говорил и Брежневу, но Леонид Ильич на это не реагировал.
Неспешные дружеские застолья в Завидово доставляли генсеку удовольствие еще и потому, что во время многочисленных поездок по стране он тратил на обед восемь минут! Первое время, не успев привыкнуть к таким темпам, я оставался голодным. Потом приноровился и даже успевал компот выпить. Привычка есть быстро осталась у меня по сей день. Домашние ругаются: «Как из голодного края, честное слово!»
Охота для Брежнева была едва ли не единственной отдушиной и возможностью восстановить силы. Охотником он был страстным. А еще — умелым и метким. Сегодня мне удивительно читать измышления его «биографов», которые пишут, что оленей и кабанов для генсека привязывали к деревьям. Ну бред же! Для настоящего охотника самый смак — выследить зверя, загнать, уложить одним выстрелом.
Брежнев никогда не стрелял в самок и молодняк, а выбирал махрового самца. Однажды в Югославии охотились на горного марала вместе с президентом страны Иосипом Броз Тито. На моей памяти это был единственный случай, когда Леонид Ильич не снял зверя первым выстрелом, а только ранил. Увидев, как егерь достает нож, чтобы перерезать маралу горло, Брежнев отвернулся и расстроенно пробормотал: «Как же я так? Это не охота, а убийство...»
В другой раз охотились в украинском Залесье. Егеря должны были выгнать на нас кабанов. Я устроился повыше на куче валежника, чтобы сделать хороший кадр. Вдруг раздался страшный топот, от которого, казалось, задрожала земля. Вытянув шею, я увидел, что на генсека мчится семейство зубров! Самец весом в тонну, самка и трое подросших детенышей.
«Леонид Ильич... — в голосе начальника охраны звучал такой ужас, что у меня по коже побежали мурашки, — вы только не стреляйте и не двигайтесь...» Зубры промчались в трех метрах от Брежнева, а у него на лице ни один мускул не дрогнул. Отыскав меня глазами на куче валежника, Леонид Ильич спросил:
— Ты снял?
— Нет.
Какое там «снял», когда я даже пошевелиться боялся — вдруг эта громадина, увидев блик объектива, кинется на нас и начнет дубасить! Мокрого места же не останется!
Потом Брежнев, вспоминая этот случай, подтрунивал надо мной: «Володя при виде зубров от страха в какой-то муравейник зарылся!»
