— Вы должны сниматься, — заявил он, когда увидел меня на сцене.
— Не хочу иметь с кино никаких дел.
— Ну и зря. У меня люди неделями стоят под дверью кабинета, чтобы сняться. Преступник!
Илья Николаевич оказался милым человеком, и мы подружились. Он часто приезжал в Москву — утверждать сценарии в Госкино, и обязательно заходил к нам в общежитие. Помню такой случай. Стриженов снимался на «Ленфильме» в каком-то фильме и сорвался, ушел в штопор. Киселев отстранил его от съемок и поклялся, что блокирует Олегу работу на «Ленфильме» на пять лет, чтобы одумался. Стриженов, конечно, был в ужасе, как бы сейчас сказали: впал в депрессию.
И вот приезжает Илья Николаевич в Москву, а я приболел, лежал с температурой. Он пришел меня навестить. Любка Земляникина накрыла для него стол, попросила:
— Замолви словечко, может, Киселев простит Олега?
— Попробую.
Когда Илья Николаевич присел у моей кровати, я спросил:
— Вы видели картину «Некрасов и Панаев у больного Белинского»?
— Видел, а что?
— Ну, там Белинскому все сочувствуют, не хотят расстраивать. Может, ради меня вы простите рыжего?
— Никогда!
— Жаль, что мы живем не в те времена, на Руси к больным по-другому относились. Олег уникальный актер, второго такого нет.
— Ну ладно, где он? Скажи, пусть заходит.
Олег вполз в комнату на коленях, взывая: «Батька, прости!»
— Прощаю, мы сейчас выпьем за здоровье Севы, но без тебя.
После этого Стриженов снова начал сниматься на «Ленфильме».
Меня весьма ценил ведущий педагог Школы-студии МХАТ Василий Петрович Марков, благодаря ему я был утвержден на роль в спектакле «Хозяин». Он просто взял меня за руку и привел на репетицию к Ливанову: «Вот вам главный герой». И старики с ним согласились. Когда Марков набирал курс, он предложил мне поработать его ассистентом. Так я стал педагогом Володи Меньшова, Веры Быковой-Алентовой, Иры Мирошниченко, Андрюши Мягкова... Сам многому учился вместе с ними.
Главную роль в спектакле Виктора Карловича Монюкова «Дорога через Сокольники» играл суперпопулярный Леонид Харитонов. Он заболел, и Карлыч вызвал меня: «Севуля, три репетиции — и ты играешь за Харитонова».
Ответственность была огромной, после «Ивана Бровкина» Харитонов — кумир публики, но я справился. Вскоре Монюков — самый молодой профессор Школы-студии — предложил перейти к нему на курс: «У тебя есть тенденция к режиссуре, развивай ее». Я согласился. Шефом курса был Виктор Яковлевич Станицын. Помню, я подошел к Павлу Массальскому, одному из лучших педагогов, и попросил:
— Можно поставить с вашими студентами внеплановый спектакль?
— Сева, о чем ты говоришь? Пожалуйста.
Это была «Медея» Ануя, мы потом играли ее на многих площадках Москвы, там блистал мой ученик Саша Пашутин. Монюкову спектакль понравился: «Профессионально. Ты — сложившийся режиссер, надо деду показать». Он звал дедом Станицына.
Тот посмотрел и высказался: «Так, юное дарование, будем работать вместе и в Школе-студии, и в театре».
«На всякого мудреца довольно простоты» стал нашим совместным спектаклем на сцене МХАТа. Только наметили состав, как у Виктора Яковлевича случился обширный инфаркт. Думал, репетиции остановят, но Станицын прислал в театр письмо: «К моему возвращению из больницы мой ученик Сева Шиловский закончит работу над спектаклем. Прошу ему верить». Яншин изрек:
— Это он нас будет тренировать?
— Знаешь, Миша, если такое случится, может, ты похудеешь, — вступилась за меня Зуева.
