Так вот, Юсов про меня забыл, а я все ползу в тыл врага. Потом спрашивает:
— Ты сделал?
— Да.
— Ну и как?
— Да так же, холодно...
Через много лет я поинтересовался у Вадима Ивановича:
— Признайтесь, вы тогда надо мной издевались?
— Да нет — какой там издевался! Мы правда так грелись в армии.
Еще на пробах Тарковский предупредил: «Коля, учти, у тебя будет одна сцена, самая важная — игра в войну, где ты должен заплакать, стоя перед камерой. Знаю, что у Андрона ты плакал, понюхав лук. Здесь этот фокус не пройдет». Чуть ли не полгода Андрей готовил меня, дал прочесть книгу «СС в действии», где описывались преступления нацистов, иллюстрированные жуткими фотографиями. Он рассказывал, как работают известные актеры: «Вот, например, Жан Габен живет в декорации, осваивает каждый предмет».
Я это запомнил, и когда пришло время снимать сцену, попросил: «Можно я приду на площадку раньше группы, часа за четыре?» Меня одели, загримировали и оставили одного в темном павильоне, где я начал настраиваться, бегал, накачивая эмоции. В итоге набегался так, что ноги стали пудовыми, еле их волочил, дыхание сбилось. Вижу: приборы уже поставили, Тарковский ходит где-то вдалеке, все ждут, а я не хочу плакать! Вдруг Андрей направляется ко мне. Сжался в комок, ожидая, что он сейчас скажет: «Я же тебя с самого начала предупреждал! Ты что, бездарный?! Ты меня подвел!» И выгонит. От такой мысли задрожал, а Тарковский подошел и как тонкий психолог не стал ругать, а прижал к себе и произнес: «Коленька, бедный ты мой! Что ж ты так измучился?! Да я сейчас все отменю!» И я зарыдал от жалости к себе. Андрей хватает за руку и к камере. Первый дубль — в корзину, слишком сильно там рыдал. А на втором немного успокоился, его и взяли в окончательный монтаж.
Мы закончили фильм в 1962-м, в августе «Иваново детство» завоевало главный приз на Венецианском кинофестивале, где «Мальчик и голубь» тоже получил «Бронзового льва» в конкурсе детских фильмов. Меня в Венецию не взяли. Валя Малявина рассказывала: когда объявили, что «Золотой лев» присужден нашей картине, Андрей вытащил мое фото и поцеловал его.
Два года Тарковский не давал о себе знать. Я думал — забыл меня мой любимый Андрей. Как вдруг звонят из его съемочной группы: «Тарковский написал для вас роль». Принесли сценарий «Андрея Рублева», читаю: роль Фомы — ученика Рублева, написанная для меня, — никакая, бледная тень главного героя, текста почти нет, пара фраз... Эту роль потом блистательно исполнил Михаил Кононов, я бы так не смог — он оживил персонаж. Расстраиваюсь: «Боже, что мне здесь делать?» Дочитываю сценарий до конца, до новеллы «Колокол». С первых страниц понимаю: Бориска — это я. Вот что должен я играть!
Пришел на студию, попробовался на «нелюбимого Фому» без вдохновения. После подошел к Андрею:
— А можешь попробовать меня на Бориску?
— Нет, уже есть актер на эту роль. Ты мал для нее.
Тарковский хотел снимать поэта Чудакова — пожившего, попившего. Я стал действовать через Юсова. Снова отказ. Тогда обратился к нашему общему другу, консультанту фильма Савве Ямщикову. Тот был хитрым, знал, на какие точки надавить, он сказал Андрею:
— Спорим на ящик коньяка, что ты утвердишь Колю на роль Бориски?
— Нет... Коля уже зазвездился, нет...
