Наташа к нам сюда кучу подарков вечно тащила. Даже всех вокруг одаривала, например в дни рождения своих сыновей. Мальчишкам тут раздолье, бегали до темноты на воле. И Андрей расслаблялся. Завтракал овсяной кашей — сам варил. Потом обязательно — в баню, которую отец для него топил. Раза три в день ходил. Зимой в снег зарывался после парной. Он не боялся холода. Приедет, в любую погоду все окошки пооткрывает — Наташа постепенно привыкла, не мерзла, хотя и солнце не любила. Вернутся с юга, а я говорю:
— Что-то у тебя жена не загорела.
А Андрей смеется:
— Мама, да к рыжим загар же вообще не прилипает!
Дачу нашу сын обожал. Напялит первое, что попадется под руку: отцовы тренировочные штаны с вытянутыми коленками, калоши старые, фуфайку — и давай по улице с детьми вышагивать.
Я его стыдила: «Ты же артист! Оденься красиво, на тебя люди смотрят!» А он смеется!
Андрей вообще в реальной жизни старался не выделяться и очень не любил, когда его узнавали на улице: очки черные наденет, кепку на глаза надвинет и идет. Говорил: люди разные, некоторые как привяжутся, так и не отвяжутся.
Помню, сидели в аэропорту, куда-то летели. Было очень жарко, мы с Наташей отошли в буфет за водой. Возвращаемся и видим издалека: Андрей снял с себя кроссовки, носки и повесил их сушиться на батарею. Сидит, уткнувшись в книгу, с голыми ногами у всех на виду! Только собралась к нему подойти, пристыдить, как какой-то молодой человек впереди меня сунулся и спрашивает:
— Скажите, вы Андрей Панин?
— Нет, вы ошиблись, — отвечает сын.
Тут уж я не выдержала и говорю:
— Что ж ты врешь?
Ведь ты — Андрей Панин. Человек к тебе подошел с искренним сердцем, а ты его обманываешь.
— Ладно, — говорит ему нехотя Андрей, — давай распишусь, — и дал автограф. Неудобно, наверное, передо мной стало.
Понять его, конечно, можно — уставал он очень. И от работы, и от людей. Поэтому я его к нам и зазывала — надеялась, хоть здесь, на даче, отдохнет.
