От одной мысли об этом кровь моя холодела.
Между нами все чаще возникали стычки. Горько вспоминать, но Игорь стал распускать руки. Однажды Андрей, который все чаще жил с бабушкой, зашел к нам и, увидев меня всю синюю от побоев, заплакал от ужаса. Я не должна была терпеть такое, я знаю...
Точку в отношениях поставила поездка в Кемерово. Это были обычные гастроли. Мы приехали, устроились в гостинице. Игорь по своим администраторским делам остался в городе, а я уехала на выездной концерт. Вернулась поздно. Открываю дверь и ничего не понимаю. Сначала даже показалось, что перепутала номер. Но нет, смотрю — в прихожей мои вещи. В большой комнате шумное веселье, полно посторонних мужчин, женщин.
В мою сторону никто даже головы не повернул.
Я прошла в спальню, а там... Хлебников демонстрировал все свои умения. Сначала у меня был шок, а потом я заорала так, что уже через минуту вокруг никого не было: ни в комнате, ни в коридоре, ни в спальне. Всех как ветром сдуло. Я осталась одна — со своим горем, унижением и одиночеством.
О прощении не могло быть и речи. Я вдруг четко увидела, что моя жизнь резко делится на две. Одна, счастливая, проходит на сцене, а другая — нелепая и нескладная — здесь, в быту.
Через несколько дней я приняла решение о разрыве с Игорем и уходе из Донецкой филармонии. Но согласно гастрольному графику, нужно было дать несколько последних концертов в Кисловодске.
Отправились туда маленькой командой — скрипач Марк Фельдман, конферансье и мы с Катюшей, которой было уже шесть лет. Думали, что скоро вернемся, а задержались на целых девять месяцев.
Когда жили в Кисловодске, чтобы уберечь Катюшу от выходок Хлебникова (я очень боялась, что он попробует отобрать у меня дочку), мы с Марком расписались.
Знакомство наше было случайным. Во время гастролей в Виннице в 1975 году Марк пришел за кулисы, и уже через несколько минут я поняла, что мы говорим на одном языке. Он был замечательным скрипачом, и в будущем это его умение мне очень пригодилось. В 1979 году во время очередных гастролей в Виннице я уговорила Марка влиться в наш музыкальный ансамбль.
Когда мы возвратились в Москву, Катюша пошла в школу.
Моя мамочка была еще жива. Андрей поступил в Московскую консерваторию и почти сразу женился, он всегда все делал решительно, мы даже шутя называли его «мастером поступка». Его избранницей стала девочка немного старше, очень добрая и сердечная. Она оправдывала свое имя — Люба, Любовь. Невестка училась в институте, она из очень хорошей семьи, с правильными советскими традициями. Именно в этой семье у нас родились Тамара Миансарова номер три и ее сестричка Анечка.
Я продолжала ездить на гастроли и после очередного возвращения узнала, что Андрей бросил консерваторию. Спросила: — Почему?
В ответ услышала невнятное:
— Надоело, нет вдохновения.
Эта фраза меня насторожила, вспомнилась история с отцом Андрея — Эдиком.
Я даже обрадовалась, когда сына забрали в армию: оторвется от своей компании, повзрослеет.
Когда Андрей вернулся, стал работать со мной в Донецкой филармонии. Мы начали видеться каждый день, и к своему ужасу я поняла, что мой сын без зазрения совести совершает абсолютно невозможные и непонятные для меня поступки.
Мы давали несколько концертов в городе Волноваха, жили в районной гостинице. Однажды Андрей позвал Марка пообедать в моем номере, я часто на плитке готовила куриные потрошки, в те голодные времена только их и можно было свободно купить на рынке.
Позже Марк рассказывал, что очень удивился предложению Андрея, обычно мой сын избегал общения с ним, но все же согласился.
