И мы все зажгли по-стахановски, вместо плановых тридцати пяти метров в день снимали по сто пятьдесят, пока не выравнялись до сданного по рапортам метража.
Когда закончили, Высоцкий посмотрел картину и сказал: «Ну, нам дадут. Кожу снимут». Так и дали. Все «Правды» и не «Правды» захлебывались в собственном паскудном визге. Мне было безразлично, я был счастлив, что сделал то, что хотел: снял Высоцкого.
Чем ближе я узнавал Володю, тем больше мне открывалась его мягчайшая чистейшая душа, необыкновенной, истинно христианской доброты. Вся повседневная жизнь его была посвящена друзьям, он беспрерывно решал чужие проблемы. Вот мы с ним садились в машину, и начиналась езда: кого-то он из милиции вытаскивал, кому-то квартиры выбивал, доставал лекарства.
Ездили, ездили днями напролет, ему многое удавалось благодаря тому, что перед ним втихаря преклонялись те сволочи, которые публично его травили. Все они имели и слушали по домам Володины записи. Высоцкий был уже тогда абсолютным кумиром. Когда по весне открывались окна, отовсюду несся его хриплый голос. Тем, кто этого не видел, нельзя даже представить себе ту степень обожания, которую получал Володя, люди сходили по нему с ума от Дальнего Востока до Средней Азии.
Он всюду таскал меня за собой, мы не расставались даже когда расставались. Если я приезжал в Москву, жил всегда у Высоцкого, он, само собой, у меня — и в Одессе, и в Ташкенте. Если бывал в Узбекистане, у него был номер в гостинице, он там набивал полную ванну фруктами и потом заходил каждый день поливать их холодной водой.
Я спрашивал:
— Зачем?
— Пусть лежат. Где еще полюбуешься на такое изобилие?! Остался еще островок нормальной человеческой жизни.
Он обожал Азию.
В Одессе тоже всегда был забронирован номер в «Аркадии», но вдруг раздавался родной голос на пороге моего дома:
— Привет, Ангвальд! — так он меня называл. Я радостно бросался навстречу:
— Володя, какими судьбами?
— Соскучился! Не ждали?
Его ждали. На случай приезда у меня в запасе всегда были мед и сливочное масло. Все жены мои знали: первое, чем нужно угостить Высоцкого, — любимым бутербродом, сразу мазали маслом хлеб и поливали медом. Вообще, ел он все подряд и безумно быстро, прямо так — брым! — и стопки блинов нет. Никогда не видел, чтобы с такой скоростью и так своеобразно кто-то питался. Мог намазать хлеб маслом, положить на него колбасу, сверху селедку, потом блин и все это вареньем намазать. Причем сколько ему навалишь, столько и сожрет. Страдает: «Ну что вы мне столько положили? Умираю, дышать не могу», но доест до последнего кусочка, хоть тарелку не мой. Так все мы, дети военного времени. Правда, без ложной скромности скажу, что очень вкусно готовлю, особенно замечательно удаются узбекский плов и жареная утка.
Володя меня щедро нахваливал, я тут же свое гнул: мол, спой. Он — свое: «А узбекскую историю расскажешь?» У меня сотни всяких забавных азиатских баек, Володя обожал их слушать. Вот так он меня шантажировал. После брал гитару и пел, а я балдел.
В то время когда стал появляться в его московской квартире на улице Телевидения, он уже был разведен с Люсей Абрамовой, своей первой женой. Я ее видел один-единственный раз на сдаче в Госкино картины «Интервенция», куда притащил меня Володя. Были Полока, режиссер картины, Высоцкий, Люся и я — сбоку припека. Люся очень красивая женщина, глаза огромные, как у лемура. И очень впечатлительная, в патетические моменты плакала, к концу просмотра вся была залита слезами, обнимала и целовала и Гену, и Володю.
Я был готов сделать то же самое, так потрясла картина, ее ироническое отношение ко всему на свете запало в душу и стало основным моим режиссерским методом на всю жизнь. Так что я Полоке благодарен: это было очень вовремя, как раз перед тем как начал снимать «Опасные гастроли».
Никогда не лез к Володе с расспросами, тем более про личную жизнь, знаю лишь то, что мог наблюдать или он рассказывал сам. По его репликам у меня сложилось впечатление, что Люся все время лежала, покуривая сигарету, а Высоцкий носил ей кофе в постель. Наверное, было что-то еще кроме этого и двоих детей, но больше ничего от него про Люсю не слышал. Догадывался, что там не все мирно, сложные были отношения с ней, со старшим сыном Аркадием, не желавшим видеться с отцом после развода. В отличие от младшего Никиты, который отца обожал и стоял наготове в воротах детского сада, когда мы с моей дочкой Наташкой воровали его оттуда, потом все вместе гуляли по ВДНХ или зоопарку.
А про отношения с Татьяной Иваненко и Мариной Влади Володе и говорить ничего не нужно было, потому что я и так видел все как есть.
