Когда прибыли на место, началась бомбежка. Она соскочила из кабины на землю, взялась рукой за приделанную к двери скобу. Левое запястье с подаренными Алешей на свадьбу часами — последнее, что мама помнила. Очнулась в палате. Вместо левой руки — окровавленная культя.
Ехать после выписки из госпиталя санинструктору Александре Таран-Высоцкой было некуда. Пожалев, ее взяла к себе чужая женщина. Писать мужу на номер военной почты гордая казачка не стала: а вдруг она ему такая не нужна? Но тревога за любимого терзала сердце... Мама отправила открытку на московский адрес свекра: «Владимир Семенович, пишет ли вам Алексей?
Жив ли он? Не ранен?» Послание в почтовом ящике обнаружил старший сын Семен. Он немедля отправил брату Алексею на фронт сообщение: «Твоя жена нашлась. Место проживания: Ростов-на-Дону, Станиславского, 188». Получив письмо, отец отпросился у начальства и рванул на «виллисе» в Ростов.
«Влетаю в дом и с порога:
— Где Шура? — вспоминал отец.
— За военным пайком с утра ушла. Наверное, в очереди стоит. А вы кто?
— Муж.
Хозяйка смотрит на меня удивленно:
— Она не говорила, что замужем...
В толпе возле продпункта сразу выхватываю в толпе глазами Шурочку. В длинной линялой юбке, старой кофте, с опущенными в землю глазами. Кричу: «Шура!!!» Она было бросается ко мне, но тут же останавливается и показывает глазами на пустой рукав: вот, мол, видишь, Леша? «И только?!» — говорю я и прижимаю ее к себе, а в голове одна мысль: жива! Жива! Ведь когда пришли списки погибших, в которых значилось имя Шуры, я чуть с ума не сошел. Теперь, увидев ее в очереди в обносках, поклялся себе: закончится война и моя Шурочка будет одеваться как королева — все для этого сделаю!»
Отец привез жену в часть, добился, чтобы ее не комиссовали и разрешили работать в медпункте. Они вместе дошли до Берлина.
...И когда наши девушки сменят шинели
на платьица —
Не забыть бы тогда,
не простить бы и
не потерять!
Я знаю, эти строки написаны Володей под впечатлением от истории моих родителей и посвящены «тете Шурочке».
Моя мама познакомилась с племянником мужа в конце 1943 года: командование части отправило санинструктора Таран-Высоцкую в Москву на протезирование и Новый 1944 год она встречала на Первой Мещанской в компании невестки Нины Максимовны Высоцкой и ее сынишки.
«Накануне отъезда в столицу мы с Лешей купили на краснодарской толкучке Вовке подарок — подшитые кожей белые валеночки, — вспоминала мама.
— Как же он обрадовался подарку! Перед тем как уложить спать, Нина еле уговорила его разуться... Весь новогодний вечер Вовка ни минуты не сидел на месте: то изо всех сил раскачивался на деревянном коне с круглыми полозьями — вот-вот полетит вверх тормашками, то принимался носиться по комнате, то, спрятавшись за штору, выглядывал оттуда и смущенно-восторженно выкрикивал: «А тетя Шурочка — военная! А тетя Шурочка — военная!»
Нина Максимовна именно в ту ночь рассказала невестке историю своих непростых отношений с мужем. О том, что из роддома ее с Вовкой забирал не супруг, а восемнадцатилетний деверь Леша Высоцкий. Новоиспеченный папаша, видимо, был очень занят.
О том, что Семен Владимирович — «ходок», знали все.
Более того, он своими победами на любовном фронте несказанно гордился. В студенческие годы я увлекалась хиромантией и как-то попросила его показать ладони. Посмотрев, ахнула:
— Вот это да! Сколько же у вас, дядь Сень, женщин было! Раз, два, три... Одиннадцать!
— Погоди, Ирэнка, сейчас прикину... — сосредоточенно сдвинув брови и беззвучно шевеля губами, он принялся загибать пальцы. — Примерно так оно и есть — больше десятка... Но это только те, — поспешно и деловито уточнил он, — с которыми были долгие, серьезные отношения. Всех нипочем не вспомнить.
