Но, с одной стороны, в этой мизансцене все еще маячила фигура третьего человека, а с другой, очевидно, мне не хотелось, чтобы это было так, как раньше. Я уже чувствовал, что это все иное, настоящее, что ли — не так чтобы просто хи-хи, ха-ха, очередной пляжный романчик. И я не зашел.
И когда мы вернулись в слякотную осеннюю Москву, Наташа наконец поставила точку в своих прежних отношениях. И это было очень тяжело для всех троих. После премьеры «Вкуса меда» мы компанией решили зайти отметить в «Пирамиду», кафе такое со стеклянными прозрачными стенами на Пушкинской площади. Вышли из метро, слышим какой-то шум за спиной, обернулись, а наш общий друг, бывший Наташкин кавалер, стоит под водосточной трубой, ну, пьяный, конечно.
На дворе октябрь, он в пальто, на него льет вода — он, как Ипполит из «Иронии судьбы, или С легким паром!», весь мокрый от слез. Наташка в ужасе: «Он же, наверное, до трусов промок!» Подошла, попросила его не глупить, уйти и вернулась к нам. Я ей говорю:
— Ты уверена? Может, тебе стоит пойти с ним? Так нельзя.
— Нет, все решено и сказано-пересказано двадцать пять тысяч раз. Пошли отсюда.
Заходим в кафе, садимся, что-то заказываем, стараемся забыть о печальном и вернуться к премьере. И вдруг — ба-бах! — по стеклянной стене этого заведения, распластавшись, сползает человек. Пауза. И с другой стороны — ба-бах! — то есть наш «Ипполит» не нашел ничего лучше, как с разбегу бросаться на стеклянные стены, прилипал и, как подстреленная медуза, стекал на асфальт.
И так он продолжал шарашиться, не жалея ни себя, ни стен. Я вышел, остановил охранников: «Все нормально, ребята!» И к нему: «Ну что ты творишь, ты же ее в дурацкое положение ставишь, иди домой. Она ведь не в окружении истекающих слюной джигитов сидит, здесь сестра ее, мы все — своей премьерной компанией, все нормально…» А он опять — ба-бах!
Тут вижу — идут менты: «Ну, чего, н-н-на … это ты, что ль, тут на стекла бросаешься, н-н-на …?» — и уже под руки его берут. Смотрю, друг наш трезвеет на глазах. Зато у меня почему-то «падает планка», и все свои до сих пор сдерживаемые эмоции я вываливаю на лихих охранников порядка: «А почему матом, товарищ сержант?» И Остапа понесло, нахамил им по полной, но литературным, тургеневским языком.
Схватили меня под белы рученьки — и на базу, в метро. И тут я речь свою продолжил, но тональность изменил: «Мужики, братья по разуму, — они прямо обалдели. — Поймите, там девушка в кафе за стеклом, которая нам обоим нравится, не должен же я был в грязь лицом ударить, ничего личного». Мужская солидарность и ментам не чужда, отпустили.
Вернулся к застолью, болтаем о том о сем. Вдруг Мотя спрашивает:
— Коль, а почему ты все время один?
И я выдал ряд нелицеприятных эпитетов о себе, в том смысле, что не хочу никого награждать таким ушлепком. А она:
— Знаешь, а я бы могла за тебя замуж выйти…
Тут я не сдержался:
— За такого м…, как я?
И это было не кокетством, а прямым следствием предыдущих отношений.
И она сказала:
— Да.
— Так я с радостью, хоть сейчас готов на тебе жениться, давай!
— Это что — предложение?
— Ну да!
Аллочка Каравацкая, наша знакомая, тоже актриса, сняла свое кольцо, и я торжественно надел его Наташе на палец.
