И это были самые прекрасные час-полтора в моих тогдашних днях! Так оно и пошло, мы встречались три года. Расставание было довольно драматичным, но естественным: трудно ожидать принятия ответственных решений от парня в семнадцать-восемнадцать лет. Хотя теперь думаю — возможно, она важного решения и ждала. Но понимаю это только теперь. Тогда все было на уровне чувств — ярких, но не обремененных серьезными намерениями.
О чем я мог думать в те годы и думал ли вообще? Чем дышал? Сегодня мне, человеку верующему, страшно вспомнить атмосферу той жизни, которая была вокруг. Чистого воздуха не было вообще, меня бы сейчас туда вернуть на минуточку — задохнулся бы. Одна из прелестей театрального вуза — это доскональное ознакомление человека с пороком.
Пьют все и — сто-о-олько! И какой там царит разврат — во всех смыслах! А то, что называется блудом, у артистов называлось (почему, собственно, в прошедшем времени?!) красивым словом «роман»: «Ах, у нас такой роман!» Сегодня с этой роман, завтра с другой — опять роман, у всех роман за романом, в результате у всех со всеми были романы. Так что на этом жутком фоне чувство к девушке в белом сарафане в определенном смысле было послано мне во спасение.
В остальном жил я как все студенты — ел бумажные сосиски, которые варил в чайнике, и китайскую лапшу из пакетиков, пил водку и не только, сочинял и пел песни под гитару и провожал любимую девушку до дома. Какая там учеба? И через полгода меня чуть не выгнали. «Если так будет продолжаться, мы с вами, Коленька, попрощаемся. Думаем, что вы с гитарой найдете себе место в каком-нибудь ансамбле», — сказал Коршунов довольно жестко, но постелил мягко, дав мне еще полгода форы.
Спасибо, что не выгнали сразу, поняв, что провинциальному парню, которому надо было научиться не бояться вставать на эскалатор, необходимо время, чтобы освоиться в столичной жизни.
Вставленный худруком «пистон» свое дело сделал, я отряхнулся, встрепенулся, и с тем же Исаевым мы уже не только песни сочиняли, а по восемь этюдов в день показывали — и как-то все пошло и поехало. Вообще, курс у нас был замечательный, преподаватели меня любили, студентки-первокурсницы в восторге рукоплескали нашему лихому кордебалету в «Свадьбе Кречинского» и специально бегали смотреть на моего Аметистова в «Зойкиной квартире».
В общем, все шло триумфально, и еще до окончания учебы меня взяли в Московский ТЮЗ. Но потом случилось два года простоя. Сразу после училища забрили в солдаты, направили к месту прохождения службы в команду актеров Театра Российской Армии, где я год убирал территорию, разгребал снег, таскал декорации. Конечно, мне повезло и это была самая легкая служба, которую можно себе представить. И честно говоря, всю жизнь мне неловко перед теми, кто служил совсем в других местах…
Потом в театре не было для меня ролей. И что может стать с молодым артистом-выпускником, который на два года остался без профессии? Он превращается в дерево. А я превратился не просто в дерево, а в мертвый бесчувственный чурбан. Потому что вдобавок именно в этот период окунулся в очень жесткие отношения, которые даже к разряду романов нельзя отнести.
Скорее, это был психологический триллер — с участием двух разнополых людей, ослепленных ложными целями. Если моя первая любовь была каким-то нежным чувством к родственной душе, то здесь было что-то совсем иное, бессмысленное соперничество — кто кого, такое укрощение строптивых. А это не приносит обеим сторонам ничего, кроме разрушения. Все это — гордыня и ничего больше. Страдают оба. В общем, я нырнул в самую глубину тьмы человеческой страсти. Об этом не хочется не то что рассказывать, даже вспоминать мимоходом.
Ни к чему вдаваться в подробности, тот, кто испытал такое, понимает, о чем я. Для остальных — есть масса примеров в литературе. Ах, эта забубенная любовь к горячим цыганкам и прочее-прочее из серии «в раба мужчину превращает красота»!
Но страсть, а это именно она, неизбежно проходит, а дальше — что? И опять: «Ах, она такая-рассякая, но зато я познал, что такое любовь прекрасной женщины!» Неправда! Я был там — нет в этом ничего общего с любовью, нет ничего прекрасного и хоть чего-нибудь стоящего! И женщина тут ни при чем. Да, ты оказался полностью в ее власти, готовый на все, лишь бы взять верх, и — потерял себя. Некого винить, ты сделал это с собой сам. В результате ты — пустой, высосанный без остатка. Не скажу за всех, со мной было так. Кто тебя вытряхнул? Бесы! Я это точно знаю…
В какой-то благодатный момент будто рука чья-то сверху протянулась, понял: так жить нельзя. И буквально вытолкал себя из этих отношений, все еще находясь на пике чувств, фактически сделав себе харакири. О, это была мука мученическая, врагу не пожелаю.
