Но меня это никак не беспокоило. Жену его я недолюбливала, мне казалось, что она строит отношения с людьми исключительно по расчету. Но она исчезла из труппы театра сразу после развода с Андреем. И мы вышли на финишную прямую по пути друг к другу...
Пьют все, это наша национальная проблема. Но в артистической среде все-таки пьют как-то особенно. Театральная жизнь — это вечный праздник, ведь нашей работой является игра.
Мы выпивали. В гримерке после спектакля, в ресторане Дома актера и прямо на Тверском бульваре... С гостями, приглашенными на спектакли, или своей узкой актерской компанией. Мы делали это весело: спорили о жизни, об искусстве, пели песни, читали стихи и выпивали за это...
Стояли так называемые «лихие девяностые».
Хваткие люди растаскивали страну на части, сколачивали капиталы, а мы не врубались, что происходит. Мы сдавали страну без боя. Выпивая на лавочке после спектакля, мы решали глобальные проблемы. Ну, так, как это себе представляет творческая интеллигенция.
— Я иногда думаю: что я делаю в этом театре? Кому это все надо? Устал... — говорил Ташков.
— А ты иди на фабрику какую-нибудь поработай. Отдохни, — предлагала я.
Артист репертуарного театра — заложник идеологии главного режиссера. Режиссер — кукловод, мы — обслуживающий персонал его творческих поисков.
Если артист — личность, может возникнуть диссонанс. Мы это обсуждали. У нас был диссонанс.
И мы совсем не говорили о сексе, как это сейчас принято в современных молодежных сериалах. Мы квасили одухотворенно. Но, увы, основательно.
И в какой-то момент стало ясно, что Ташков погибает. На него стало страшно смотреть. Его засасывала бездна.
Мы репетировали тогда «Историю одной лестницы». Он приходил на репетиции в тяжелом самочувствии. Хотя репетировал гениально. Я играла его жену. Вблизи существовать было сложно, после наших сцен я спускалась в зрительный зал и смотрела оттуда продолжение репетиции. И происходило чудо: на дальнем расстоянии Ташков выглядел прекрасно.
Есть в нем нечто неуловимое, что выделяет его из толпы артистов, какое-то глубокое внутреннее содержание.
Помню, Еремин выстроил нас всех во фронтальную мизансцену лицом в зал и вдруг закричал: «Посмотрите все на Ташкова! Вот таким взглядом надо смотреть!»
Мы все, естественно, ринулись изучать ташковский взгляд. Он смутился. И потом еще долго приставали к Андрею: «Покажи, как надо смотреть». Кажется, аналогичная история была у Смоктуновского в БДТ. А откуда такие взгляды у артистов берутся? Не знаю. Это же не техника. Это от Бога.
Ташков — артист от Бога. Он умеет «попадать в печенку». Если находишься с ним рядом на сцене, он затягивает в общение.
Как в танце: хороший партнер танцует за двоих.
Но играть с артистом, который с похмелья, неприятно. Особенно если надо играть любовь. У меня копилось раздражение. В конце пьесы по сюжету я орала на Ташкова очень прочувствованным гневным монологом. Отводила душу. Но Андрей был моим другом, и после репетиций я помалкивала, чтобы не обидеть его, не оскорбить.
«До Нового года не дотянет», — как-то сказал ему в спину один наш артист.
У меня защемило сердце.
Надо сказать, что с тех пор как папа в Крыму обратил мой взгляд на небо, моей страстью стала философия. Школа, фигурное катание, институт, театр — все это было второстепенным.
Главное — поиск истины. Поскольку семья у нас была атеистическая, этот поиск сначала происходил вдали от храма. Но когда мне в руки попало Евангелие, произошел переворот: вдруг стало ясно, где истина находится. И я, со свойственной всем артистам эмоциональностью, ринулась воцерковляться. Отреклась от мира падшего и полезла на небо.
Именно в это самое время мой свежепросветленный взгляд упал на погибающего Ташкова. А в духовной книжке, которую я тогда читала, было сказано: «Если кто-то рядом с вами погибает и вы не помогаете ему спастись, то вы будете отвечать за это перед Господом».
«Ужас!» — подумала я и ринулась Ташкова спасать. Купила икону Богородицы «Неупиваемая Чаша», акафист и начала молиться.
Можно сказать, ставила опыт по молитвенному воздействию на человеческий организм. Звоню Ташкову:
— Привет. Чем занимаешься?
— Ко мне друзья пришли...
— Выпивать будете?
— Ну-у-у... и что?
— Очень хорошо. А я сейчас молиться за тебя буду. У меня молитвенный набор от пьянства.
— Ты что? Не смей. Мне же плохо станет, — Ташков, кстати, верующий с детства.
— А я буду. Потому что я за тебя, извини, отвечать перед Богом не хочу. Ты мой ближний, понимаешь, я обязана тебя спасать, — повесила трубку и пошла молиться.
На следующий день встречаю мрачного Ташкова в театре.
— Ну, как самочувствие?
— Плохо.
— И это очень хорошо, — бодро заявила я.
