Расставание с ним означало, что девочка лишилась ее пусть призрачной, но защиты.
«Больше она не придет», — жестко сказала Ида Болендер. Для Нормы это значило: «Теперь ты в моей власти и будешь делать, что я скажу». «И запомни, ты тут не главная. Ты вообще никто», — добавила Ида.
Главными были мальчик Лестер и девочка Нэнси, капризная маленькая стерва, которой нравилось изводить Норму Джин. Такие же приемыши, как она, только лет на пять моложе. Но их любили, а ее — терпели. Что бы ни сделала Норма Джин, для тети Иды она все равно была плохой. Называла ее мужа, мистера Болендера, папой, а не дядей Уэйном. Слишком много времени проводила в ванной. Однажды, застав девочку перед зеркалом, Ида выпорола ее со словами: «Из тех, кто так собой любуется, вырастают шлюхи!»
Любовь, нежность — все это доставалось другим.
А ей предписывалось сидеть тихо и выполнять приказы. Единственной, кто относился к ней по-человечески, была молоденькая учительница. Ради того, чтобы привлечь ее внимание, она отчаянно врала о том, что происходит в приемной семье, рассказывала ужасные вещи и получала что хотела: учительница жалела Норму Джин.
Мэрилин достала из коробки блокнот, в который, по совету доктора Гринсона, записывала свои воспоминания.
«…почему я привыкла лгать моей учительнице в первом классе о ней и дяде Уэйне и Нэнси, о том, как я толкнула Нэнси прямо в плиту — может быть так я сводила счеты единственным способом, которым могла, потому что никто больше не слушал меня, а эта учительница — она была молодой и темноволосой — казалось, верила мне, даже когда я говорила неправду — она интересовалась мною <...>
Возможно именно поэтому я постоянно рассказывала учительнице все эти небылицы, потому что ей, казалось, было это интересно, и она, казалось, говорила со мной, и я ей нравилась, возможно я не хотела, чтобы она относилась ко мне, как тетя Ида —»Цитаты из дневника Мэрилин Монро даны с сохранением особенностей письма и стиля автора.
Однажды она попыталась прочесть эту запись Джеку Кеннеди — думала, может быть, это поможет ему лучше ее понять.
«тетя И.
держала меня в страхе и порола меня — «плохая часть тела», говорила она — никогда нельзя трогать себя там или позволять другим».
Она декламировала это своим детским голоском.
И вдруг увидела, что Джеку скучно.
«Ну а потом ее муж залез мне в трусы», — зло оборвала себя Мэрилин.
Но Джек ничего не хотел знать о ее детских трагедиях. Ему это было неинтересно.
...Таблетки все не действовали. Несмотря на удушающую жару августовской ночи, пальцы Мэрилин заледенели. Она закрыла крышку рояля. Сколько же сил, денег и времени ей понадобилось, чтобы, став богатой и знаменитой, отыскать этот Baby Grand! И сколько адресов он потом сменил вместе со своей хозяйкой, пока наконец не осел в гостиной дома в Брентвуде.
Мэрилин обвела взглядом комнату.
Нет, эта маленькая гасиенда так и не стала для нее домом. Она привыкла жить на чемоданах и много месяцев обходилась здесь без мебели. Лишь под нажимом миссис Мюррей съездила в Мексику и заказала обстановку. Когда доставили столы, диваны и кресла, Мэрилин позвала Джо ДиМаджио. Несмотря на развод, Джо, с его итальянскими корнями, продолжал считать Мэрилин своей женой, и в последнее время это нравилось ей все больше. Впрочем, мебель его не заинтересовала. Он остановился у входной двери и ткнул пальцем в каменную плитку, на которой глазурью были выведены слова Cursum Perficio.
«Это латынь, — объяснила Мэрилин. — Строка из Нового Завета. Означает «Путь окончен».
Джо неодобрительно покачал головой. А когда он случайно увидел, что, заполняя документы, в графе «Адрес» Монро по-прежнему пишет «Нигде», вообще пришел в ярость: «Этот твой доктор Гринсон, твой обожаемый Страсберг сводят тебя с ума! Они говорили, что тебе станет лучше, но я не вижу никаких улучшений, ты по-прежнему напиваешься и горстями глотаешь таблетки!»
Ничего, Джо, имей немного терпения, очень скоро все изменится. Ты ждал столько лет, подожди еще несколько недель. Сейчас, вспоминая свою семейную жизнь с Джо, Мэрилин недоумевала: зачем они развелись? Ведь ДиМаджио, простой и надежный, давал ей именно то, что она искала всю жизнь, — безусловную, нерассуждающую любовь.
Но он был таким предсказуемым, таким обычным!