Сегодня я не хмыкаю скептически, когда слышу про зомбирование, в результате которого люди полностью теряют контроль над своей волей. Верю, что человек, услышав в телефонной трубке «Семьдесят семь», забирается на крышу высотного дома и сигает вниз. Многим, очень многим своим поступкам конца восьмидесятых годов я не могу найти разумного объяснения.
Спустя две недели, которые прошли в довольно мирной обстановке, Люся сказала:
— А зачем нам столько машин? Все равно везде вместе ездим. Давай продадим одну.
— Какую?
— Ну не новую же «девятку», которую мне подарили на кинофестивале?
Наверное, твою — она постарее и пробег побольше. А тебе, если захочешь, потом купим что-нибудь более солидное.
Продали.
Вскоре — еще одно предложение: «Твоя аппаратура устарела. Если ее продать и добавить хорошую сумму, можно приобрести стоящую».
Теперь я понимаю, зачем Люсе было нужно мое возвращение. Чтобы выдавить из своей жизни снова, но уже голым и босым. Без машины и профессиональной аппаратуры, с которой я мог выступать.
А еще — закольцевать нашу историю, чтобы придать композиции целостность. Именно для этого ей понадобилась и совместная поездка в Севастополь. Однако мне путешествие в края, где прошла наша «медовая» неделя, было преподано совсем в ином ключе — как попытка вернуть прежнее взаимопонимание.
Поначалу она держалась в рамках выбранной роли, хотя я видел: Люсю бесит каждый мой жест, каждое сказанное мной слово.
Мы подъезжали к Севастополю, когда в ответ на какую-то мою — совершенно нейтральную — реплику Люся, кипя от злости, сорвала с пальцев перстни с изумрудами-бриллиантами и швырнула их в придорожный кустарник.
У меня внутри все клокотало от ярости, но я молча вышел из машины, собрал цацки.
Пока я шарил по кустам, Люся сидела в салоне.
От смены ее настроения можно было сойти с ума: полдня она мурлыкала и ластилась как кошка, полдня походила на разъяренную пантеру.
Накануне отлета в Москву вдруг заявила, что хочет побывать в Форосе. В стоящем на Красной скале храме Вознесения Христова один из служителей рассказал легенду о его основании. Больше ста лет назад юная дочь местного купца отправилась по горным дорогам на прогулку в экипаже. Вдруг лошади понесли — и прямо к крутому обрыву. Гибель девушки казалась неминуемой, но на самом краю гнедая пара остановилась как вкопанная. На этом месте отец чудом спасшейся красавицы и воздвиг храм.
Люся загорелась идеей повенчаться. Именно здесь, в этой церкви.
Ее не смутило ни то, что я некрещеный («Это не важно»), ни то, что был пост («Я договорюсь»).
Мы стояли перед аналоем, а у меня на душе скребли кошки: «Не то делаем! Так нельзя!» Исподволь бросал на Люсю взгляды. Ее лицо было исполнено строгой торжественности. Гурченко не могла не понимать, что это не таинство, а фарс! Тогда зачем ей все это было нужно? Думаю, для того, чтобы испытать новые эмоции и положить их в свою артистическую копилку. А может, она надеялась, что обряд поможет меня удержать?
Вскоре после возвращения из Севастополя мы отправились на гастроли в Америку. Входим в аэровокзал Шереметьево, и тут же наперерез бросается яркая, модно одетая женщина и обнимает меня:
— Костька, это ты?! Какая встреча! Не узнаешь, что ли?
Конечно, я узнал свою первую любовь.
Но в голове вертелась одна мысль: «Все, пропал!» Постарался сохранить присущую моменту радостную мину:
— Люся, познакомься, это...
Гурченко с каменным лицом смотрела в сторону.
— Здравствуйте! Меня зовут Оля, — моя знакомая протянула Люсе руку.
Гурченко, не ответив на приветствие, развернулась и быстрым шагом направилась в VIP-зал. Там сорвала с пальца обручальное кольцо и с размаху швырнула в дальний угол. Свидетелями сцены были два десятка пассажиров, в том числе Валентина Терешкова.
Я поднял кольцо: «Возьми».
Слава богу, Ольга не летела с нами одним рейсом.
