Я уже садилась в автобус, а он все не отпускал мою руку: «Скоро увидимся! Уговорю родителей и приеду в СССР. Мы поженимся. Ты будешь ждать?»
Он мог и не спрашивать...
Время для браков с иностранцами было неподходящим. Но я ничего не хотела слушать. Учила испанский, писала письма и изводила маму разговорами о свадьбе. Мечтала только о нем. А он все не ехал — у его родителей было плохо с деньгами. Мама не знала, что со мной делать.
Гадалка повертела чашку: «Не сложится. Тамрико выйдет замуж, но не за иностранца».
Узнав об этом предсказании, я расплакалась: — Не может быть, мама, она ошиблась!
— Успокойся, бывает, что любовь ничем не заканчивается.
— Нет, я буду ждать только его!
Больше мне никто не нужен!
Но тем не менее после слов гадалки мне стало легче. Наверное, сработал какой-то защитный механизм. Ведь время шло, а ничего не менялось. Только письма приходили все реже. И я постаралась подавить в себе это чувство — больно любить без надежды.
В память о первой любви в моем репертуаре осталась «Гранада»...
Постепенно я втянулась в студенческую жизнь. Брат учился в Политехническом, и вечерами у нас дома, в небольшой трехкомнатной хрущевке, собиралась общая компания. Шум стоял страшный.
Часто засиживались за полночь, и мама стелила кому-нибудь из ребят в большой комнате, потому что уже не ходили троллейбусы.
В этой обстановке я училась, и, как ни странно, хорошо. В девятнадцать уже получила первую премию на Всесоюзном конкурсе молодых исполнителей советской песни в Днепропетровске, а через год представляла Советский Союз в Дрездене на международном конкурсе эстрадной песни. И тоже стала финалисткой. Кроме приза полагались еще и деньги, по тем временам немалые. Мой приятель, который учился в ГДР, в девять утра потащил меня в магазин: «Скорей покупай сервиз, пока у тебя валюту не отобрали».
Домой я вернулась с перламутровой «Мадонной».
К моменту окончания консерватории я была уже довольно известной певицей. Но понимала, что скоро все изменится. Первую часть обязательной для грузинки жизненной программы я выполнила — образование получила, и теперь пришло время выходить замуж. Мы так воспитаны — с детства знаем, что обязательно должна быть семья. Это самое важное.
Поклонников было немало. Среди них оказался даже молодой священник, который ради меня захотел снова жить в миру. Но мне никто, в том числе и он, не нравился. Я ждала Любви, а не просто хотела выскочить замуж. Через пару лет совершенно случайно мы встретились с этим священником в аэропорту. Он рассказал, что попал в страшную автокатастрофу и только любовь ко мне помогла ему выжить. Я заплакала, но сердцу не прикажешь.
Время шло, а тот самый, единственный, все не появлялся. Но вот мне предложили роль в телепостановке, и я приехала знакомиться с режиссером. При первом же взгляде на Георгия Кахабришвили поняла: между нами что-то будет. Он был на пятнадцать лет старше, профессионально состоявшийся, уверенный в себе. Меня к нему потянуло как магнитом, но виду я не подала.
После съемок Георгий подошел: «Можно пригласить вас на чашку кофе?»
Стоило остаться вдвоем, как мы с легкостью перешли на «ты».
На третий день о том, что Георгий ухаживает за мной, знал весь город. Знакомые, встречая на улице, говорили, какая мы отличная пара: он режиссер, я певица. Оба известные, молодые, творческие.
Хорошая получится семья. Мама же, намучившаяся с моей первой любовью, наставляла: «Спокойней, не торопись, не принимай поспешных решений».
Спокойной быть не получалось. Я вела себя соответственно возрасту — импульсивно, порой совсем не мудро. В отношениях со зрелым мужчиной где-то нужно промолчать, уступить, сделать так, как он хочет, — ничего этого я не умела.
На Георгия любовь свалилась тоже неожиданно. Он с трудом привыкал к тому, что теперь приходится считаться и с моими интересами. Ссора вспыхивала в одно мгновение, на ровном месте! Хотя надо отдать ему должное — Георгий всегда просил прощения первым. Он, казалось, не мог прожить и дня, чтобы не услышать мой голос. Но однажды, когда мы снова поссорились, вдруг пропал на трое суток.
Я не находила себе места.
Бродила как тень вокруг телефона, выглядывала в окно, не могла ни есть, ни спать. Ругала себя за несдержанность, с ужасом думала: «Все. Больше я его не увижу!» О том, чтобы позвонить ему, не было даже мысли. Воспитание грузинок не позволяет проявлять инициативу. Как бы ни было плохо — молчи, терпи и никому не говори о том, что с тобой происходит. Но от мамы-то не скроешь. Подошла, обняла: «Если так переживаешь, значит, любишь».
Сейчас я понимаю, что Георгий поступил как опытный мужчина. Дал мне время осознать свое чувство и пережить страх потери.
Он объявился на четвертый день. С букетом и извинениями. Была бурная сцена.
