В Щукинском училище любили, чтобы играли каскадно, ярко, празднично — вахтанговская школа. Марианна Рубеновна хотела видеть меня похожей на Нину Русланову, учившуюся на курс старше: типаж у нас один и тот же — народный. Русланова на сцене была яростной. Однажды дали роль на сопротивление, то есть противоположную ее актерскому темпераменту, — женщины, прикованной к инвалидному креслу. Нина умудрилась в ходе диалога вскочить с кресла и побежать. Я на такой выплеск чувств не была способна. Мне наша педагог говорила: «Переиграй себя». А я всегда ощущала свой потолок и не могла его пробить. Может, поэтому мастер мной особенно не занималась: не знала, что с такой студенткой делать. Пробовала играть то одно, то другое, в итоге, замечу, могу в профессии многое, но в молодости до этого было далеко. Я не высовывалась — во мне гораздо больше смирения, чем может показаться.
Тер-Захарова удивительным образом умела пристраивать своих выпускников, даже середняков. Меня же никуда после училища приткнуть не могла — не брали. Куда было деваться? Ехать в провинцию не хотелось. Неожиданно узнала, что режиссер Станислав Ростоцкий приступает к съемкам картины, где много женских ролей. Речь о фильме «...А зори здесь тихие». От отчаяния предложила себя на любую роль в массовой сцене — заработать хоть сколько-то денег. А Ростоцкий, увидев меня, объявил: «Мне нужна такая артистка бойкая — разглядел же он это во мне! — на роль сержанта Кирьяновой». Роль в сценарии маленькая, но я ее укрупнила, придумав, что Кирьянова будет настоящим солдатом в юбке.
Ростоцкий любил женщин, говорил: «Режиссер должен быть влюблен». Причем во всех актрис, которых в данный момент снимает. Станислав Иосифович непременно участвовал в наших посиделках и не мог находиться в этом цветнике на вторых ролях. Он замечательно рассказывал про свою жизнь, его даже прозвали Краснобаем. С юмором был, человек-праздник. И жутко сентиментальным, мог всплакнуть над чем угодно. Влюблялись ли мы в него? Нам, девчонкам, он казался слишком взрослым — сразу после съемок отмечали его пятидесятилетие. Главное, что с Ростоцким мы чувствовали себя как за каменной стеной, настолько он выглядел надежным. Мне дал совет: «Смотри, не понижай градус своей жизни». Это чтобы я не потеряла себя в профессии. Верил в меня.
Несколько первых съемочных дней терялась перед камерой: опыт в кино был мизерным — массовка. Не чувствовала ни рук, ни ног, а играла командира, отдающего приказы. Но когда потом посмотрела фильм, успокоилась: по Кирьяновой не видно, что я неопытная актриса. С этой роли началось мое кино.
Вскоре после «Зорь» Виталий Мельников позвал в картину «Здравствуй и прощай». Кажется, это я сказала Мельникову, когда он искал исполнительницу роли Надёжки, что есть молодая актриса Наталья Гундарева. Знали мы друг друга еще с Щукинского, где она училась на курс младше. И если я среди однокашников ходила в аутсайдерах, то Наташа у своих — в примадоннах. Она была уверена в себе и на сцене, и перед камерой, и в повседневности. Имела право: талантливая, мастеровитая, обаятельная, темпераментная, напористая. Это я предпочитаю плыть по течению, а она умела взять жизнь в свои руки, даже в мелочах. Приехали мы в Ленинград — оставалось снять сцены в павильоне. Раннее утро, осень, сыро, на улице темно. Идем в гостинице в буфет. Наташа решительным голосом заказывает: