Отец Петра Сергеевича, офицер, принял советскую власть, воевал, вошел в командование Красной армии, но в начале тридцатых годов его все равно арестовали, а за ним и мать. Она десять лет провела в ссылке, а отец в лагерях — шестнадцать. Почти сорок лет злоключений на одну семью.
Получивший «поражение в правах» Вельяминов долгое время не имел права заезжать в сто городов страны. Из-за этого даже не смог навестить в Москве родителей, которых реабилитировали после возвращения из лагеря и ссылки. Но душевные качества, заложенные в мужа в первые годы жизни, не смогли перебить ни лагерь, ни скитания по стране без возможности учиться и нормально работать. Три года он провел на лесоповале в Абакане. Потом были самодеятельные драмкружки, маленькие провинциальные театры — в том же Абакане, потом в Тюмени и других городах. В свердловском театре талантливого самоучку разглядели Усков с Краснопольским и пригласили в кино. Вельяминову тогда было уже сорок пять лет.
И вот после премьеры идет по улице всенародно любимый артист, все его узнают. А он чувствует себя изгоем: очень переживал из-за того, что фактически считается врагом народа. Помню, как у Пети руки дрожали, когда он писал бесконечные прошения о реабилитации. Его, исполнителя одной из главных ролей в сериале «Тени исчезают в полдень», даже не хотели выпускать в Париж, когда картину туда возили. Режиссерам чудом удалось договориться с властями, но во Францию Петя приехал позже всех.
Реабилитации муж добился только в середине восьмидесятых, почти одновременно с получением звания народного артиста РСФСР. Но о том, что судьба лишила его театрального образования, переживал до последних дней.
...Мы «дружили» уже восемь лет, когда Петя позвонил поздно вечером и произнес: «Я развелся». Что я почувствовала? Промелькнула мысль, что отныне на меня ложится доля ответственности за нашу общую судьбу. Думаю, Петр Сергеевич понимал, что к этому времени я была к нему уже сильно привязана. Больше, чем он ко мне. Но и ему, хотя бы в силу возраста, хотелось какого-то тыла, спокойствия, домашнего уюта. Бесконечные разъезды, мотания туда-сюда-обратно очень выматывали. В конце концов ему надо было определяться, где жить и, наверное, для чего. Петя всегда был очень занят и не мог стоять в очередях, которые вечно были в наших казенных учреждениях. К тому же хотелось все устроить так, чтобы на нас не глазели. В банке, где я работала, попросила свою заведующую замолвить за нас словечко, чтобы сразу расписали. Та обо всем договорилась, и в ЗАГС мы пришли в выходной день. Работницы всплеснули руками: «Господи, сам Вельяминов! И вы еще звонили! Мы бы и без того все сделали». Женщины тут же окружили Петю вниманием, а меня не замечали, смотрели как на пустое место. Потом включили музыку, объяснили: дескать, без праздничных нарядов и свидетелей, уж ладно, обойтись можно, а вот в тишине — совсем не по-людски получается, непразднично. Я смутилась, казалось, роспись — это обычная формальность. Мы были вместе уже столько лет, так зачем же теперь что-то изображать?! Кого обманывать? Себя или этих дам?..
