«31 августа 1986 года мы с Лещенко должны были плыть на корабле «Адмирал Нахимов» из Новороссийска в Сочи — между концертами было два свободных дня. Вдруг Леву срочно вызывают в Москву на правительственный концерт. Мне было скучно одному плыть в Сочи. И тут знакомые из Новороссийска приглашают на пикник на берегу моря. Решил задержаться, а в Сочи поплыть утром. А ночью «Адмирал...» столкнулся с сухогрузом и затонул. Погибло 423 человека», — рассказывает пародист Владимир Винокур накануне своего 75-летия.
— Владимир Натанович, через два дня вам исполнится 75 лет. И более 55 лет вы выступаете на сцене. Наверное, с детства хотели стать актером?
— Я всегда любил петь. Пытался копировать мастеров вокала — повторял за ними арии и романсы. Больше всего любил Муслима Магомаева и Георга Отса. Поэтому мама записала меня в хор Дворца пионеров. А потом судьба подарила мне встречи с профессионалами, которые помогли поверить, что я смогу стать певцом. Первым был Марк Бернес. Я по многу раз смотрел фильмы с его участием, обожал этого артиста. И вдруг он оказывается в гостях у нашего соседа, тот в свое время учился с Бернесом в одном классе. Исаак Юльевич позвал меня к себе в квартиру, вхожу, а там сам Бернес! Сосед говорит: «Володя, ты, говорят, любишь петь? Покажи-ка нам с Марком...» И я как заорал песню «Хотят ли русские войны?». Бернес послушал и сказал: «Что ты так кричишь? Зачем?! Они же не хотят войны. Чего орать-то?.. Голос у тебя есть, но его надо сохранить». Он имел в виду, что у мальчиков бывает период мутации и в это время надо очень беречь связки. Еще Бернес подарил мне фотографию с автографом — храню его до сих пор. И, к слову, на своих фото иногда пользуюсь «бернесовским» вариантом подписи: «Такому-то. С удовольствием, Владимир Винокур».
Вскоре про необходимость беречь голос мне сказал еще один профессионал. Я победил на областном конкурсе песни, и обком комсомола наградил меня путевкой в знаменитый пионерский лагерь «Артек». Там я тоже стал лауреатом вокального конкурса, но уже международного, причем награды нам, победителям, вручал сам Гагарин! А Семен Осипович Дунаевский, младший брат Исаака Дунаевского, основатель и в течение сорока лет руководитель детского народного ансамбля песни и танца Центрального дома детей железнодорожников, услышав мое пение, подошел и сказал: «Сохранить голос — это главное. Помолчи немного». И я замолчал...
— В каком смысле?!
— Перестал петь, даже для гостей. Папа очень хотел, чтобы я продолжил семейную династию: как он сам и как мой старший брат Боря, окончил бы Ленинградский инженерно-строительный институт. Мой отец построил в Курске множество предприятий, был управляющим трестом «Курскпромстрой», а потом «Стройдеталь», его знал и уважал весь город. Папа сказал: «Станешь ли ты певцом, еще непонятно, а реальную профессию надо получить». И после восьмого класса я поступил в техникум на факультет промышленно-гражданского строительства. Но через два года, как только голос окреп, поступил на вечернее отделение музыкального училища, на дирижерско-хоровое отделение. Так и учился параллельно в двух учебных заведениях. Через какое-то время директор училища сказал: «А почему бы тебе не попробовать поступить на вокальное отделение вуза в Москве?» У меня пока не было аттестата — я не сдал выпускные экзамены в техникуме, но все равно рванул в столицу и в ГИТИСе успешно прошел все музыкальные испытания! Однако перед общеобразовательными экзаменами нужно было предоставить аттестат о среднем образовании. Я побежал в Министерство высшего и среднего специального образования, чтобы мне выдали разрешение сдать русский и историю. Так вдохновенно пел, танцевал и декламировал перед чиновниками, что один сжалился и нужную справку мне выдал.
Но в ГИТИС так и не поступил: на сочинении по «Евгению Онегину» меня завалили. А я знал Пушкина не на пять, а на шесть баллов! У меня же мама преподавала в школе русский язык и литературу, была в моем классе классным руководителем. Она пошла со мной в ГИТИС и попросила посмотреть сочинение, но ей отказали. Видимо, та справка из министерства, наоборот, сыграла отрицательную роль.
Вернулся в Курск, окончил техникум и пошел в армию: прошел прослушивание в ансамбль песни и пляски МВО, где мог продолжить заниматься любимым делом. Ансамбль базировался в Лефортово, в окружном Доме офицеров. На втором этаже там был большой зал, где по выходным устраивали танцы. На них приходили холостые офицеры и молодые работницы кондитерской фабрики имени Бабаева. Они угощали парней конфетами и шоколадками, которые таяли у ребят в карманах. Однажды танцую с девушкой, а она все на молодого пианиста в оркестре поглядывает. Он великолепно играл, но не пел. Оказалось, это ее муж, он учится в музыкальном училище, а фамилия его Шуфутинский. Так в 1968 году мы с Мишей познакомились и с тех пор дружим.
— А когда же вы начали пародировать?
— Да я всю жизнь кого-то изображал, передразнивал. Отцу показывал его сотрудников. В ансамбле МВО постоянно подделывал голоса командиров. Однажды с другом в увольнительной пошел в кино, и мы задержались. Бегу в телефонную будку и голосом руководителя ансамбля Баблоева приказываю дежурному отправить машину, чтобы водитель забрал у кинотеатра двух рядовых и привез их в казарму. Дежурный так и сделал. Приезжаем, а на проходной нас встречает сам Баблоев: «Винокур, за артистизм хвалю. А за обман — трое суток гауптвахты».
В ансамбле мы не только развлекались, например, ловили мышей, делали им «шлейки» из ниток и выгуливали по улице. У нас была строевая подготовка и, конечно, репетиции и концерты. Это была отличная профессиональная школа: в ансамбле служили ребята из консерватории, ансамбля Моисеева и «Березки». Мы не раз выступали в Кремлевском дворце, и за границей гастролировали, и по телевизору нас показывали. Правда, чтобы родные меня смогли рассмотреть, каждый раз приходилось сообщать свои координаты: в такой-то песне я стою третий слева во втором ряду. Я же не солировал, пел в хоре, а он был большой.
А потом, еще до демобилизации, Баблоев разрешил мне поступать в ГИТИС. И я выдержал огромный конкурс, меня приняли! Также Сурен Исаакович помог еще двум ребятам, которые тоже смогли поступить в творческие вузы. Но мы ушли в самоволку — в самом конце августа. Баблоев возмутился и издал приказ: таким-то трем рядовым никаких увольнительных не давать. И с чистой душой поехал в отпуск на юг. Я понял, что о ГИТИСе можно забыть. Позвонил папе: что делать?! Отец сообразил, что все поезда из Москвы на юг проходят через Курск, как-то узнал, в каком поезде и вагоне едет Баблоев, пришел к нему в купе, представился и попросил меня не наказывать. Сурен Исаакович, который в дороге уже начал «отдыхать», заулыбался: «Конечно, я Володю и его друзей прощаю. У вас талантливый сын, пусть учится в ГИТИСе». Но папа не успокоился и попросил оформить это разрешение письменно. Потом вышел из вагона, сел в первый же поезд, который шел из Курска в Москву, и рано утром 1 сентября принес рукописный указ в ансамбль. После чего поехал на вокзал и вернулся в Курск, а мы приступили к учебе. До сих пор я и те два парня кланяемся моему отцу за то, что он дал нам возможность стать артистами...
— Вы упомянули, что в ГИТИС был огромный конкурс. А чем еще запомнились вступительные экзамены?
— У старшекурсников была традиция разыгрывать абитуриентов, изображая из себя приемную комиссию, — прямо как в фильме «Приходите завтра», когда студенты в исполнении Александра Ширвиндта и Юрия Белова представились провинциалке Фросе Бурлаковой Станиславским и Немировичем-Данченко и делали вид, что принимают у нее экзамены. Вот и я, приехав в ГИТИС в военной форме, пел, танцевал и читал стихи для двух каких-то парней, считая, что это настоящая консультация. Они внимательно все посмотрели и сказали: «Солдатик! Ты допущен до первого тура». На первом туре уже настоящая комиссия уточнила: «Вы прошли консультацию?» Я с чистым сердцем сказал, что прошел. Начался экзамен. Вдруг приоткрывается дверь, и в аудиторию заглядывают мои «консультанты». А принимавший экзамен декан факультета Павел Михайлович Понтрягин как закричит: «Лещенко! Закройте дверь!» Я обомлел: как можно так обращаться с педагогами?! А Понтрягин продолжает: «Пятикурсники совсем разошлись, хулиганят». Так я познакомился с Лещенко, и с тех пор мы дружим.
— Кстати, а кто первым назвал вас «Вовчик и Левчик»?
— Для юбилея Гены Хазанова Аркадий Хайт написал номер, где мы с Лещенко изображали новых русских Вовчика и Левчика. С того времени и пошло... Мы дружим с Левой уже 55 лет. Столько всего было! На гастролях в Краснодаре, еще в советские времена, меня, моего тогдашнего директора Мишу Шейнина и Леву на входе в гостиницу затормозил пожилой швейцар, явно отставной милиционер. Меня, а также Мишу пропустил. А Лева был в кепке, может, поэтому швейцар его не узнал и встал поперек двери. Лева ему говорит: «Вы что, телевизор не смотрите?» — «Не смотрел никогда и не собираюсь». Потом все-таки пустил. Мы поднялись в номер, из-за швейцара настроение никакое. Но мы его быстро подняли с помощью презента от директора местной птицефабрики. Он очень любил Лещенко и прислал ему в подарок свежайшие, огромные яйца — в каждом было по два желтка. Считается, что сырые яйца полезны для голоса. Мы «лекарство» усилили: сделали коктейль, осторожно выпустив желтки в бокал с шампанским. Выпили, и нас разморило: лето, жара. Вдруг стук в дверь. Открываю, а там тот самый швейцар: «Можно поговорить со Львом Лещенко?» Видимо, захотел извиниться. Я решил его разыграть. Обращаясь к Мише, говорю: «Лев Валерианович, к вам пришли». Поворачиваюсь к швейцару и показываю рукой на Мишу: «Вон Лещенко». А Шейнин полный, совершенно лысый человек. Ну совсем не Лещенко. Швейцар подходит к Мише и смущенно говорит: «Теперь, без кепки, я вас быстро узнал». Тут Лева спросил гостя: «А я не похож на Лещенко?» — «Да что вы, никак не похожи...»
— Вернемся к годам вашей учебы в ГИТИСе. Где вы хотели работать после его окончания?
— В Московском театре оперетты. Там до меня работал Лева Лещенко, которого после получения диплома наш педагог в ГИТИСе Георгий Павлович Анисимов, главный режиссер этого театра, взял в труппу (а меня, еще студента, потом взял стажером). Я и мои однокурсники Леве завидовали. И вот однажды Лещенко пригласил меня и Игоря Непомнящего, впоследствии ставшего директором Воронежского театра оперы и балета, на спектакль «Орфей в аду» — там Лева играл грешника. Начинается спектакль, я жду, жду выхода Левы, а он появился на сцене в самом финале ровно на минуту, произнес: «Ребята, пустите погреться» — и ушел. Я расстроился. И с этого момента стал сомневаться в том, что хочу для себя именно такого будущего.
— Зато именно в Театре оперетты вы встретили свою любовь...
— У нас с Тамарой в будущем году золотая свадьба: в артистической среде случай уникальный! Все началось с того, что в детском спектакле «Не бей девчонок» я играл двоечника Славку Леденцова, а она танцевала партию Куклы. Мне 26, ей 20. Красивая девушка мне очень понравилась, но на мои активные ухаживания она ответила отказом! Она всячески меня игнорировала, называла только на «вы». Но через какое-то время Тамара сама сделала мне предложение! Дело в том, что на работу в Театр оперетты старались брать москвичей — чтобы не возникало проблем с общежитием. Тамара узнала, что у меня в ГИТИСе скоро распределение, и решила по-дружески помочь: «Я посоветовалась с мамой, и мы решили предложить вам заключить со мной фиктивный брак — бесплатно. У вас появится московская прописка, и вы сможете работать в театре». А я ей ответил: «Тамара, а почему фиктивный? Я не собираюсь всю жизнь оставаться стажером, я стану известным и богатым артистом. Если ты в это веришь, давай заключим не фиктивный, а настоящий брак». Тамара сказала: «Постараюсь вам поверить». Она мне поверила, а я свое обещание выполнил. Но до самого похода в загс она обращалась ко мне на «вы»!
Жена всегда и во всем меня поддерживала, она удивительный человек, огромной силы воли. Она мой тыл, главный хозяин в доме (притом что Тамара не бросила работу — танцевала в Театре оперетты, потом в Театре Станиславского и Немировича-Данченко). Гвозди в стену забивает она, хотя я по профессии строитель. Когда у меня спрашивают: «Как вам удалось всю жизнь прожить с одной женой?» — отвечаю: «Потому что я постоянно был на гастролях, мы с Тамарой не так часто виделись и не надоели друг другу».
Наша с Тамарой дочка Настя — наша гордость. Она балерина, солистка Большого театра! И мне очень нравится, что на сцене она Артистка. Например, не боится быть смешной. Ее еще в хореографическом училище прозвали «клоунессой». Настя в балете — это я на эстраде! И, закончив танцевать, она наверняка найдет себя на сцене в другом качестве. Вернее, уже нашла — она прекрасная ведущая концертов. Внук Федя — ему семь лет — мой друг и партнер, мы вместе играем в шахматы, занимаемся карате. Он очень гибкий, подвижный, артистичный…
— С женой вам повезло — нашли свою вторую половинку с первого раза. А в профессии тоже сразу определились?
— Нет, что вы! Пока учился, даже в кино снялся, в военном фильме по книге «Сатурн» почти не виден». Самое смешное, что меня загримировали, но до последнего момента было неясно, кого я все-таки буду играть — фашиста или советского солдата... Работа в кино мне не понравилась: несколько дней часами сидишь и ничего не делаешь — ждешь. В итоге я лишь мелькнул на экране, сам себя едва разглядел. А через годы у меня случилась и главная роль — в фильме «Пистолет с глушителем». Я с удовольствием согласился, потому что вторую главную роль играл сам Сергей Юрский! Мне было интересно сниматься, но все-таки каждый должен заниматься своим делом. А кино — это особый вид искусства...
На самом деле в институте многие говорили, что моя стезя — комическое. Я умел вызывать смех, даже не специально. Помню, на полугодовом концерте я вышел петь, объявил: «Чайковский. Ария Евгения Онегина из оперы «Евгений Онегин». Тут в зале почему-то засмеялись, и я сбился. Глава комиссии Павел Михайлович Понтрягин попросил меня начать заново. Я скрылся за кулисы, выхожу снова: «Чайковский. Ария Евгения Онегина из оперы «Евгений Онегин», — смех пуще прежнего. Понтрягин: «Винокур, повторите еще раз». Я — снова за кулисы, выхожу на сцену, открываю рот: «Ча...» — все, зал рухнул, истерика. После этого другой педагог, Петр Иванович Селиванов, мне сказал: «Володя, твой хлеб с маслом не вокал, не оперетта. Твой хлеб с икрой — юмор!»
— И вы, получив диплом, не пошли в Театр оперетты?
— Пошел — не мог так быстро расстаться со своей мечтой. За два года сыграл много комических ролей. Мою судьбу изменила одна гастрольная поездка. Солисты оперетты, замечательные артисты Зоя Иванова и Георгий Гринер, во время летнего отпуска позвали меня с собой на концерты на Дальний Восток — подзаработать. Оттуда я привез приличную сумму, на которую мы с Тамарой съездили на юг: я как раз недавно женился. Но самое главное, на этих гастролях с нами был концертмейстер Большого театра Михаил Григорьевич Банк. Он услышал, как по вечерам за столом я всех смешу, пародирую Магомаева и других артистов, и сказал: «Тебе надо попробовать себя в жанре пародии». Я тогда пропустил это мимо ушей, но Банк запомнил, как я «представляю». И когда популярнейший тогда ВИА «Самоцветы», которым руководил Юрий Маликов, готовил новую программу и искал молодого ведущего, Банк посоветовал меня. И после долгих раздумий я ушел из театра. Правда, надеялся, что в ВИА буду петь. Но Маликов мне объяснил, что взял меня в ансамбль совсем не для этого. Вот так чуть ли не против своей воли я стал пародистом.
Работу в «Самоцветах» вспоминаю с удовольствием. Мы постоянно ездили на гастроли. Летом — на море, в Юрмалу, Ялту, совмещая работу и отдых. Ехали большой компанией: Маликовы брали с собой маленького Диму, Пресняковы — маленького Вову. Моя жена постоянно возилась с мальчишками — была у них «пионервожатой». И сейчас Тамара, встретив Преснякова-младшего и Диму Маликова, иногда шутит: «Если бы не я, у вас, возможно, были бы проблемы с продолжением рода. Потому что я заставляла вас выжимать плавки после купания...»
В «Самоцветах» я впервые почувствовал, что такое успех, ведь ансамбль собирал стадионы. Я выступал с номером «Осечка», который мне написали Юрий Волович и Вячеслав Хоречко. В нем парень, чтобы завоевать авторитет у понравившейся девушки, приглашает ее к себе в гости. Потом уходит к соседу и звонит на свой номер. Она берет трубку, а он разговаривает с ней голосами Высоцкого, Папанова и Сличенко — мол, они все его друзья. Сценка шла на ура. Но все равно какое-то время я еще думал о карьере певца. Даже когда Регина Дубовицкая по рекомендации Юры Маликова пригласила меня в свою радиопрограмму «С добрым утром!», первыми показал ей записи песен, а не пародий. Она ставит кассету, а там я на полном серьезе исполняю патриотическую песню Фельцмана. Регина просит что-то смешное, а я ей все вокал ставлю. Она еле вырвала у меня кассету с пародиями...
— Кстати, герои пародий на вас не обижались?
— Нет! Папанов говорил, что «пародия — это популяризация для артиста». Магомаев — что благодаря мне впервые увидел себя со стороны. Муслим даже брал меня на гастроли в США. В середине концерта я выходил на сцену и при нем исполнял пародию на него. А Карел Готт, встретив меня, рассмеялся: «О, сегодня в концерте будет два Готта!» И Зыкиной моя пародия очень нравилась. На одном из моих юбилеев после этого номера она вышла на сцену и меня поздравила. Потом спустилась в зал и подарила цветы моей маме...
— Вы проработали в «Самоцветах» несколько лет, а когда ушли в «самостоятельное плавание»?
— Я еще был в «Самоцветах», когда меня пригласили участвовать во Всероссийском конкурсе артистов эстрады, это был 1977 год. Но у меня был только один номер — все та же «Осечка». Надо было срочно найти еще что-то и из другого жанра. Выручил инженер пусконаладочного управления Леня Якубович. Оказывается, он вместе с Мишей Кочиным, тоже инженером и автором, написал для студенческой команды КВН номер, героем которого был старшина Ковальчук. Они мне эту сценку отдали. Помню, приехал к ним на стройку, чтобы всем вместе отправиться на репетицию. Мы сели в «Москвич Универсал», я и Леня оказались сзади, в грузовом отсеке, по соседству с бочкой краски. Она была неплотно закрыта, и во время движения краска то и дело выплескивалась прямо на нас.
В итоге я стал лауреатом конкурса. Первое место заняла Люба Полищук — красивая, талантливая. Второе — я и Леня Филатов (премию в 105 рублей поделили на нас двоих, и мы ее благополучно прогуляли). А третье досталось Илье Олейникову, который тогда выступал с Романом Казаковым, мы впоследствии вместе сделали программу «Нет лишнего билетика». Кстати, когда я пригласил Якубовича на концерт лауреатов, он даже не знал, где находится Театр эстрады. Тогда Леня был очень далек от артистического мира.
— После успеха в конкурсе и началась самостоятельная карьера?
— Да, я ушел из «Самоцветов». И вскоре меня уже приглашали на большие площадки. Решающим стало участие в правительственном концерте в Кремлевском дворце, где среди зрителей были члены Политбюро партии. Меня туда порекомендовал великий конферансье Борис Брунов, кладезь смешных историй и анекдотов, импровизатор от Бога. Брать меня не хотели, потому что в программе уже был заявлен Райкин. Мол, тут такой мастер, а Винокур — это какой-то неизвестный молодой юморист. Чиновники назначили просмотр. Это было унизительно и ужасно: я читаю монолог, на котором зрители обычно умирают от смеха, а тут в зале гробовое молчание. Но в программу концерта меня включили. И после него началась совсем другая жизнь. Я стал нарасхват: бесконечные выступления, в праздничные дни — до восьми в сутки, бесконечные гастроли…
— Где выступали?
— Объездил всю страну и полмира. Помню плавание в Гавану — с советскими участниками международного фестиваля молодежи и студентов — в 1978 году. Две недели на теплоходе! Конечно, я не смог обойтись без розыгрыша. Когда корабль проплывал мимо Бермудских островов, мы с соседом по каюте Ренатом Ибрагимовым вышли на палубу в оранжевых спасательных жилетах. Один человек проходит мимо и спрашивает: «Зачем вы их надели?» А мы с Ренатом с загадочным видом говорим: «Да так…» Второй человек спросил про жилеты, мы снова темним. А третьему отвечаем: «А ты посмотри на горизонт, он ведь выше, чем надо. Сам понимаешь — Бермуды...» Человек испугался и побежал за жилетом. Глядя на него и на нас, в спассредства быстро облачились все пассажиры. Капитан рассердился: «Кто дал команду надеть жилеты?» Дело в том, что до этого он проводил учебные тревоги, так почти никто из пассажиров жилеты не надел.
Кстати, тогда в Гаване я вел концерты на испанском языке, точнее на его кубинском варианте. Мне переводчица написала несколько страниц текста, и я все запомнил. А в Чехии, когда вел концерты «Веселых ребят», выступал на чешском. Я так крепко выучил иностранный конферанс, что разбуди меня ночью сегодня, через полвека (!), и заговори со мной по-испански или по-чешски — легко поддержу беседу!
— Знаю, что вы в составе актерских «бригад» выезжали и на Олимпиады...
— И не раз. Например, в Лейк-Плэсиде Лева Лещенко, Иосиф Кобзон и Люда Сенчина для спортсменов пели, Лева Оганезов аккомпанировал, я показывал пародии. А еще мы с Евгением Павловичем Леоновым, гениальным, любимым актером, подготовили небольшую сценку — отрывок из спектакля. Кстати, американцы тогда разместили спортсменов в новой тюрьме для малолетних преступников. За несколько лет до этого на Олимпиаде в Мюнхене произошел теракт, и организаторы задумались о безопасности атлетов, вот и сделали Олимпийскую деревню в охраняемом объекте. А мы, артисты, жили в отеле...
В тот вечер наша хоккейная сборная в финале проиграла — американцам, студенческой команде. До сих пор помню такое расстроенное лицо Валерия Харламова. Мы, артисты, с горя, конечно, немного выпили. И вот в ночи выходим мы со стадиона, чтобы сесть в автобус и ехать в отель. В нашей команде артистов все были в пыжиковых или норковых шапках, а Леонов — в огромной лисьей. Едем по городу, попадаем на улицу, где на тротуарах призывно кучкуются местные жрицы любви. У светофора автобус затормозил. Вдруг Леонов, который был в приподнятом настроении, высовывается из окна и громко кричит девицам: «Эй, проститутки!» Только он использовал словечко покрепче. И добавляет: «Привет вам от советской кинематографии!» И тут «ночные бабочки» как кинутся к автобусу! Леонов в роскошной шапке выглядел очень импозантно, поэтому они его приняли за иностранного сутенера и решили, что он им предлагает работу.
Эта шапка сыграла свою роль еще в одной истории. Мы с Евгением Павловичем стояли на улице и готовились к выступлению перед командой лыжников. Стоим, повторяем текст нашей сценки. Леонов стал пальцем писать некоторые реплики на заснеженном капоте какого-то авто. Стоявшего неподалеку полицейского заинтересовал мужчина в экзотическом головном уборе, который что-то писал на машине на иностранном языке. Он подошел к нам: «Раша? Кей джи би?» То есть: «Вы русские, из КГБ?» Леонов ничего не понял и отмахнулся от него: «Да пошел ты!» А коп не унимается: «Чейндж? Мани?» Снимает с головы полицейскую фуражку, достает из кармана 50 долларов — большие деньги для советского человека, — а пальцем указывает на шапку Леонова. То есть предлагает «махнуться».
— И Леонов согласился?
— Нет, снова послал копа подальше, и «чейндж» не состоялся. А потом Евгений Павлович сокрушался: «Зря я не согласился. На Брайтоне я за 50 долларов дубленку жене купил бы...»
Не могу не рассказать о своем общении еще с одним уникальным актером — Смоктуновским. То, что это гениальный артист, я понял в 16 лет, когда на каникулах приехал из родного Курска в Ленинград в гости к брату, который уже учился там в строительном институте. И на несколько дней Боря поселил меня в своей комнате в общежитии по адресу «Фонтанка, раз, два, три», то есть дом 123.
Та поездка в Питер мне очень запомнилась. Впервые я на несколько дней оказался в другом городе, да еще таком волшебном. В парикмахерской на Невском проспекте мне сделали самую модную тогда стрижку «с пробором»: его выбривали — тонко, «ниточкой». Я прыгнул с парашютом с пятидесятиметровой вышки — чувство полета было фантастическое, но приземление оказалось жестким, я отбил себе то, что располагается пониже спины. Но самое яркое впечатление — фильм «Гамлет». Мы с Борей пошли на поздний сеанс, который заканчивался часа в два ночи. Меня потрясла манера игры Смоктуновского. Обычно актеры на экране «декламировали», а он говорил тихим, обычным голосом — как в жизни. После сеанса выхожу, обалдевший, на улицу, а там еще одно чудо — белые ночи...
— А спустя годы вы со Смоктуновским стали соседями...
— Да, мы жили в доме на 3-й Тверской-Ямской улице. И иногда встречались, когда выгуливали собак. Меня поначалу удивляло, что он очень часто брал свою собаку на руки. Я спросил: «А для чего вы это делаете?» Он ответил: «Володя, дороги от снега посыпают очень едкой солью. Она даже обувь портит, а у собачек — голые лапки, эта химия их разъедает...»
Однажды за мной заехал водитель, а в машине у меня был установлен радиотелефон «Алтай», огромная такая махина. Сейчас мобильником никого не удивишь. А тогда они казались чудом, хотя слышимость у них была плохая. И вот выхожу из подъезда, а у тротуара стоит Смоктуновский. Вижу — он нервничает. Оказывается, из театра должна прибыть машина, чтобы отвезти Иннокентия Михайловича на спектакль, но почему-то ее все нет. Я предложил подвезти его до театра. Он отказывался: «Не могу! Вот уеду с вами, а вдруг машина из театра все-таки придет и будет меня ждать». Я предложил: «А вы позвоните домой и попросите жену или дочку сообщить в театр, что вы поехали на спектакль сами. У меня в машине есть телефон». Иннокентий Михайлович был изумлен, увидев, как водитель набирает номер. Потом осторожно взял трубку и говорит: «Дочка, выгляни в окно! Представляешь, я с тобой по телефону из машины Володечки разговариваю. Ты меня хорошо слышишь?» А Маша, глядя в окно, ему отвечает: «Я тебя лучше вижу!»
— Вы всегда были очень успешным артистом. Зачем вам понадобилось в 1989 году создавать свой собственный Театр пародий?
— Хотелось и воспитать новое поколение артистов эстрады, и делать разнообразные, яркие программы, когда два часа не один человек публику веселит, а множество пародий показывают разные талантливые актеры. Я кайфую, если в финале наших программ зрители аплодируют стоя.
— Вернемся к тому, с чего начали, — к юбилею. Как будете отмечать?
— Я могу отмечать дни рождения в разные дни, потому что судьба не раз дарила мне жизнь. В Афганистане, когда выступал для наших воинов-интернационалистов, попал под обстрел — прямо на сцене. Повезло: сначала был недолет, потом перелет, а третьего выстрела не случилось — орудие заклинило... Через несколько лет на съемках «Аншлага» у меня немного разболелся живот. Мой друг и тогдашний директор, президент культурно-благотворительного фонда «Артэс» Александр Достман (он делал все мои юбилейные концерты) буквально заставил поехать к врачу. А тот сразу отправил на операционный стол. Оказалось, у меня уже начался перитонит. Снова везение, что не опоздал...
Потом 31 августа 1986 года мы с Левой должны были отправиться на корабле «Адмирал Нахимов» из Новороссийска в Сочи — между концертами было два свободных дня. Нам заказали шикарную каюту. Вдруг Леву срочно вызывают в Москву на правительственный концерт (у нас же два выходных дня). Он улетает, а я остаюсь. Мне было скучно одному плыть в Сочи. И тут знакомые из Новороссийска напоследок приглашают меня на пикник на берегу моря. Я решил задержаться, а в Сочи поплыть утром, на речном трамвайчике. Это гораздо дольше, да и условия не такие, как на пароходе. Но я выбрал хорошую компанию. А ночью «Адмирал...» на ровном месте, в четырех километрах от берега столкнулся с сухогрузом и затонул. Погибло 423 человека... Моим родителям сообщили, что меня на пароходе не было. Но они успокоились, только когда я лично смог поговорить с ними по телефону.
А в 1992 году на гастролях в Германии попал в аварию. Два человека, которые были в той машине, погибли. У меня же правая нога вылетела из тазовой кости, на левой был сложный перелом бедра. Немецкие врачи вели речь об ампутации. Иосиф Кобзон, который примчался ко мне на третий день, помог, чтобы меня перевели в советский военный госпиталь. Три месяца я пролежал, подвешенный к специальному устройству. Пришлось заново учиться вставать, ходить. Эти уроки я снимал на камеру. Теперь, когда возникают проблемы, пересматриваю эти записи. И думаю: тогда смог справиться — и сейчас смогу!
Что касается юбилея, то утром 31 марта съезжу на Кунцевское кладбище, поклонюсь могилам родителей и брата, днем буду по телефону принимать поздравления со всего мира, а вечером соберу и угощу друзей. А 7-го и 8 апреля встречусь со зрителями в Театре Российской армии (в каждый из дней будет своя программа). Вспомню свои лучшие номера, покажу новые, спою с друзьями — обещали быть Лев Лещенко и Коля Басков, Филипп Киркоров и Игорь Крутой, Наташа Королева и Эмин, Лариса Долина и Саша Буйнов, Стас Михайлов и Нонна Гришаева. Еще, конечно, выступят ребята моего театра.
— Владимир Натанович, только честно — возраст вы чувствуете?
— Нет! Не могу ничего не делать, праздно лежать, загорать. Я должен двигаться, переезжать, перелетать, выступать. Поэтому не люблю выходные, не понимаю, как это — отдыхать. Поехал на гастроли на юг — вот тебе и отдых. Из-за такого активного характера на даче в Крекшино редко бываю — предпочитаю жить в Москве, на Арбате. Вот Тамара дачу любит. Даже зимой дает мне скандинавские палки в руки и говорит: «Пошли!» На улице к нам присоединяется Наташа Королева, другие жители, и мы дружной компанией идем по поселку. Но так бывает редко. Пока могу передвигаться и говорить, буду выходить на сцену!
