«Журнал с моей обнаженной съемкой вышел, я позвонила родителям и сказала: «Мам, пап, я вам сейчас кое-что пришлю, вы посмотрите и перезвоните мне. Но не сразу, а когда успокоитесь». И вот я им посылаю фото, а звонка долго нет. Я подумала, что все, они просто отреклись от меня…» — рассказывает звезда сериалов «Полицейский с Рублевки» и «Все могло быть иначе» Татьяна Бабенкова.
— Татьяна, сейчас по каналу «Россия-1» с большим успехом идет сериал «Все могло быть иначе», в котором вы играете сразу трех разнохарактерных героинь-сестер… Мечта каждого актера!
— Я пошла на пробы этого проекта, не дочитав до конца сценарий. Сыграть несколько ролей сразу — это ведь действительно, так интересно. Но очень непросто. Сначала ты играешь Нику, потом гримируешься и играешь Юлю, потом опять гримируешься в Нику. И все это за одну смену…
— При этом вы по-прежнему служите в Камерном театре в родном Воронеже. Живете на два города. Не проще найти работу в московских театрах?
— Мне кажется, что в нашей профессии важнее всего — роли. Я исхожу из того, что мне предлагают. В Камерном театре я играю Антигону, Катерину в «Грозе», Соню в «Дяде Ване». А в Москве недавно была премьера спектакля «Вернувшиеся».
— И все-таки, наверное, тяжело все время ездить из Воронежа в Москву и обратно?
— Есть такое выражение — «Ни Родины, ни флага». Вот это мой случай. Как самолет летит между городами, так и я в вечном полете. Уезжаю в Воронеж на несколько спектаклей и полностью перестраиваюсь под своих партнеров, под свою роль, под определенный ритм. Потом приезжаю в Москву, а здесь совсем другое, я должна перестроиться уже под других партнеров, под другие роли и под другой ритм. Такие «качели» выматывают не столько физически, сколько психологически. Это очень сложно, особенно для женщины.
— Ваша первая работа в кино — сериал «Полицейский с Рублевки». На роль подруги главного героя пробовались десятки девушек, а выбрали вас — театральную актрису из Воронежа. Тот случай, когда просто повезло?
— На самом деле за этим «повезло» стоит очень много труда. Недавно я приехала к себе домой в Воронеж и стала разбирать бумаги. Наткнулась на огромную кипу своих фотографий 10х12. И вспомнила, как каждое фото я подписывала: имя и фамилия, номер телефона, дата рождения. Привозила их в Москву, на «Мосфильм», ходила раздавала. Я это забыла уже, а тут вспомнила. И удивилась: откуда тогда брались силы? Я очень хотела сниматься в кино, а пробы — в Москве. И параллельно с работой в театре стала где-то подрабатывать — на радио, еще музыку преподавала, чтобы купить билеты в Москву и обратно. Занятость в театре у меня была очень большая, единственный выходной — понедельник. После воскресного спектакля я ехала на вокзал и садилась на ночной поезд. И вот в восемь утра я — на Павелецком вокзале. А пробы у меня в шесть вечера. До пяти часов сидела на скамейке в зале ожидания. Я не знала Москвы и боялась куда-то пойти и потеряться. Потом ехала на «Мосфильм», проходила пробы, а ночью уезжала в Воронеж, чтобы быть в театре на утренней репетиции.
— Удачи были на этом пути?
— Случались истории, когда меня утверждали, но я сама отказывалась от проекта: либо мне не нравился сценарий, либо режиссер. Однажды даже случился конфликт. Меня утвердили на проект, но я сказала, что не приеду, мне не понравился сценарий. Все были очень удивлены. Даже писали письма в специальные актерские базы, что есть актриса — очень хорошая, интересная, талантливая, но не берите ее никуда, потому что она какая-то сумасшедшая. Я не понимала, в чем моя вина, что я сделала не так.
— И вот однажды вы просто записали видео у себя дома и отправили режиссеру «Полицейского с Рублевки»…
— Все началось со спектакля «14 красных избушек», где у меня была большая и очень насыщенная роль. Наш Воронежский Камерный театр привез его на «Золотую маску» в Москву, и там меня заметили. Начали звать на кастинги. В том числе в сериал «Полицейский с Рублевки». Но так получилось, что я не смогла приехать. Тогда меня попросили прислать видео. А уже после этого пригласили на встречу с режиссером Ильей Куликовым и как-то очень быстро утвердили. Это было неожиданно. Илья позже сказал, что пробы, которые я прислала, были такими наивными, милыми и при этом — отвратительными. (Улыбается.) Мне нужно было, как в самой первой сцене с героем Саши Петрова, подойти к барной стойке и заказать коктейль «Куба Либре». Я не понимала, что такое «Куба Либре» и как это произносить. А спросить не у кого, к тому же я никому не хотела говорить про пробы и проект. Поискала в Интернете, а там нигде в этом названии не поставлено ударение. Но я нашла какую-то американскую рекламу, где подходит человек к стойке и говорит быстро: «Куба Либре». И вот я с этим американским акцентом говорила на камеру: «Коктейль «Куба Либре». До сих пор не знаю, что это за коктейль такой… А потом мы сидели с друзьями и мне позвонил Илья Куликов. Говорит: «Таня, мы тебя утвердили». Помню, я сижу и думаю: в смысле? Как — меня утвердили? Я понятия не имела, что мне с этим теперь делать, как разруливать с театром.
— Но все как-то устроилось. Родители гордятся вами? Смотрят фильмы с вашим участием? В театр на ваши спектакли ходят?
— Конечно, они гордятся мной, хотя никогда этого не скажут. Несмотря на то, что родители не имеют отношения к актерству, они творческие люди. Папе нравится, как я существую на сцене, он смотрит на меня не только как на дочь, но и как на актрису. И может сказать честно, если что-то не так. Я прислушиваюсь к каждому слову, которое говорит папа, потому что его оценки всегда очень точные. А маме все нравится. Она говорит: «Лишь бы ты была счастлива». Я помню, как они в первый раз пришли на спектакль «Гроза». Нужно отметить, что мой папа очень консервативный человек. А в этом спектакле в одной из сцен я курю сигарету. И меня трясло не от того, что скоро Катерина умрет, а от того, что мне предстоит взять сигарету на глазах у папы, придется ее зажечь... Мне казалось, что он если не выйдет из зала, то может что-нибудь крикнуть… Вот это было самым большим стрессом. Я взяла эту сигарету, прикурила, а потом держала в руке и старалась даже к губам не подносить. Папа остался недоволен, конечно, этим моментом. И теперь он всегда спрашивает, какой спектакль я сегодня играю. И если не «Грозу», у него легче на сердце.
— Как вы, с таким строгим папой, решились на откровенную фотосессию в мужском журнале?
— Как я решилась — сама не знаю. Я очень долго думала над этим предложением, месяца два. А потом, сделав съемку, еще дольше оттягивала публикацию. Для меня это было большим испытанием. Я ведь даже на пляже не фотографировалась в купальнике, хотя у меня хорошая фигура. Но все-таки журнал вышел, я позвонила родителям и сказала: «Мам, пап, я вам сейчас кое-что пришлю, вы посмотрите и перезвоните мне. Но не сразу, а когда успокоитесь». И вот я им посылаю фото обложки, а звонка долго нет. Я подумала, что все, они просто отреклись от меня. Потом позвонили. Мама спросила, что это такое. Я сказала, что обложка журнала. Она обрадовалась, говорит: «Как здорово! Обложка журнала». Папа молчал. Я прошу: «Папа, ну скажи что-нибудь». Он говорит: «Ну что тебе сказать… Ну, ты красивая…» К счастью, просто к великому счастью, он тоже не стал прессовать меня. Я не знаю, видели ли они другие фото на развороте, об этом я уже даже не спрашивала.
— Я слышала, что при съемках в обнаженном виде в кино, в фильме «Вольная грамота», вы заработали нервный срыв, а тут фотосессия в мужском журнале!
— Я хотела испытать себя. Съемки в «Вольной грамоте» были задолго до предложения сняться для мужского журнала, я только начинала карьеру в кино, параллельно как раз снималась в первом сезоне «Полицейского с Рублевки». Я понимала, что в сцене в бане мы действительно должны быть обнаженными. Помню, в этой бане было жутко холодно, туда нагнали дыма, мы все разделись, и я сразу села в бочку. Потому что я в этой сцене из бочки вылезаю. Думала: сейчас вылезу, сяду на полок, меня побьют вениками и все закончится. В бане присутствовали только режиссер и оператор. А там же несколько дублей… И, сняв очередной, они отсматривали, что получилось. Я разнервничалась, стала кричать: «Отключите плей-бэк, не должен никто ничего смотреть! Вы что? Вы сошли с ума». Для меня это был огромный стресс. Я чувствовала, что сейчас разревусь. Так мы полностью и не досняли эту сцену, я вскочила и сказала: «Снимайте это все без меня». Развернулась, оделась и ушла. Как раз, к счастью, был обед, мы снимали где-то в лесу, и я ушла в лес, там орала и плакала навзрыд, у меня был нервный срыв. Чувство было такое, будто меня предали, изнасиловали, было ощущение какой-то мерзости, пакости всего этого…
— Это правда, что вы никогда не смотрите фильмы и сериалы со своим участием?
— Не смотрю. Мне кажется, что я уже на площадке понимаю, получилось у меня или нет. Зачем смотреть? Единственное, я на премьере посмотрела полный метр «Полицейского с Рублевки». Мне очень понравилось.
— Откройте секрет, как у вас так достоверно получается играть любовь?
— Я думаю, актриса должна быть действительно влюблена в партнера. Во время съемок в «Вольной грамоте» я поняла принцип, как поддерживать в себе это чувство: не надо общаться с партнером за пределами площадки. Потому что влюбленность легко потерять, разочароваться. Это как и в жизни — влюбляешься в человека и думаешь: только не разочаруй меня. Были случаи, когда меня разочаровывали мужчины. Но если вы не общаетесь с партнером вне площадки, не едите за одним столом, он не касается твоей руки и так далее, то на съемках сердце начинает биться, потому что это просто мужчина, он красивый, он подошел близко, коснулся тебя. И тогда происходит то, что называется химией на экране. Вот поэтому у меня ни с одним партнером не было никаких дружеских отношений.
— А как вы вообще решили стать актрисой?
— Я долго не задумывалась об актерстве, потому что не знала этого мира, не ходила в театры. Я думала, что я музыкант, училась в музыкальной школе. Потом хотела продолжить музыкальное образование, но быстро поняла, что это не мое. Хотя сейчас сажусь за пианино и играю, но по велению души, а не потому, что заставляют. Еще я пошла учиться на экономический факультет на государственного управленца, потому что там училась моя сестра. Но и это мне было неинтересно. Тем не менее, уже поступив в Академию искусств в Воронеже, я продолжала сдавать сессии на экономическом и получила там красный диплом. У меня везде красные дипломы, я очень хорошо училась, но продолжала искать себя. Всегда была творческим человеком: очень много пела, выступала, мечтала стать певицей. Я любила музыкальную школу и не любила общеобразовательную. Вот если можно испортить детство, так именно школой. Я помню, как выходила на дорогу и смотрела, и мечтала, что кто-нибудь приедет и заберет меня отсюда, и я больше никогда не вернусь в эту школу.
— Нельзя было поменять школу, если там было так плохо?
— Ну, я никому не говорила, конечно. Но там не было ничего такого: меня там не били, не издевались. Просто не моя стихия. Я помню, маме постоянно прилетало от преподавателей за то, что «ваша дочь сидит и мечтает». Музыкальная школа была моей единственной отдушиной в детстве. У меня не было подруг, но иногда я общалась с мальчишками. Я вообще закрытый человек, никого близко к себе не подпускаю. Может быть, я и не нуждалась в подругах. Но мне было обидно, когда все девочки из класса репетировали танец и меня не звали танцевать с ними, а я тогда одна готовила песню. Конечно, меня это задевало. Я не знала, почему они так ко мне относятся, и это было моей детской трагедией. Хотя недавно друг мне сказал: «Тань, у тебя такой самодостаточный мир, что в него очень сложно войти».
Ну, может, проблема действительно во мне, раз все повторялось и в школе, и в институте. На экономический факультет я пришла после 10-го класса, не после 11-го, как все. Моя сестра попросила меня спеть на каком-то концерте: «Только скажи, что ты за наш факультет поешь». Я согласилась, спела. После чего ко мне подошла ректор и спросила: «А вы с какого факультета?» Я призналась, что вообще не учусь у них. Тогда она сказала: «Знаете, а нам нужны такие девочки, как вы. Давайте я вас запишу, что якобы вы в сентябре к нам поступили, и вы будете у нас учиться». В школу, конечно, я больше не пошла. Мне теперь только в кошмаре могут присниться эти зеленые стены. Я экстерном закончила 11-й класс, получила аттестат.
— Но, вы говорите, в институте тоже попали во враждебную среду…
— Я пришла в коллектив, когда все уже сдавали зимнюю сессию, а мне все оценки просто так проставили по просьбе ректора. И меня, конечно, невзлюбили. Никто не понял, кто я такая и почему мне сессию зачли просто так. Меня гнобили по-страшному, никто со мной не разговаривал. Помню, я сидела за первой партой, а все остальные дальше. И когда я вставала, мне в спину неслось: «О, Перекись встала». Я же всегда была блондинкой. Так что я знаю, что такое быть изгоем: заходишь в буфет, чтобы просто купить бутерброд, садишься за стол, а все встают, с тобой не хочет сидеть никто. Однажды ко мне один парень подошел и сказал: «Таня, не выходи, пожалуйста, одна из института, потому что девчонки хотят тебя побить»... В общем, это был хороший опыт, не более.
— Почему же именно вы стали изгоем?
— Один раз меня девочки позвали с собой гулять. Я знала, что они все курят, выпивают, и не пошла. Не потому, что я вся такая хорошая, но просто мне это было неинтересно. Но мои однокурсницы поставили условие: или идешь с нами, или тебе будет плохо. Я не пошла с ними. И с того момента все стало еще хуже. Наверное, это единственный был момент, когда я позвонила маме, плакала и говорила: «Заберите меня, я не могу, здесь очень тяжело». Это длилось два года, целых два года со мной никто не общался. Причем в этом институте было что-то вроде юмористического театрального кружка. Мне так хотелось там быть, участвовать. Весь наш курс туда ходил, а меня, единственную, не брали. Я сидела в зале, смеялась от души, мне так хотелось на сцену! Может, отчасти из-за этого я захотела стать актрисой и решила поступать в Академию искусств на театральный факультет. Не было преподавателя, никто меня не готовил, я не знала, как это вообще делается. Просто пришла в библиотеку, взяла книгу, выучила басню и стихотворение Лермонтова. Но на прослушивании сказали, что нужно показывать предметы, небольшие этюды.
Сначала я решила, что надо мной пошутили. Но тут встает первая девочка и говорит: «Я покажу вам музыкальную шкатулку». И начинает поднимать ногу, петь что-то. Музыкальную шкатулку? Вы серьезно? Я думала: мы взрослые люди, нас 12 человек, и что, комиссия будет смотреть, как кто-то из нас показывает стул, а кто-то табуретку или лампочку? Я была в глубоком шоке, потому что ничего подобного не подготовила. Сидела, наблюдала за всеми. А напротив сидел педагог, которому все это было вообще неинтересно, он много курил и разговаривал с соседкой про дачу. Потом подошла моя очередь. Я говорю: «Вы знаете, я подготовила, конечно, этюд, но я вам хочу показать вот этого преподавателя». Он тогда в первый раз за весь экзамен поднял голову. Все с интересом смотрели этот мой этюд. Закончила я фразой: «Поехали со мной на дачу». Ну, как бы я рассекретила их с соседкой тайну. И всем было очень смешно. Это меня, конечно, выручило. Ребята все поступали после театральных студий, были готовы. А я была каким-то неучем. Меня тогда еще спросили: «Назови годы жизни Станиславского?» Я ответила: «А кто такой Станиславский?» Я вообще ничего не знала. В общем, для меня большая загадка, почему меня взяли.
— Но позже вы все-таки поступили в ГИТИС…
— Да, в 2010 году я поступила в ГИТИС и одновременно в «Щепку». Я выбрала ГИТИС. Но у нас случился пожар, сгорел дом, в котором жила вся наша семья. И я осталась с родителями, чтобы поддержать их. И никогда не жалела об этом решении.
— Татьяна, а почему вы вообще не говорите о личном? Что-то скрываете?
— Мне непонятны люди, которые легко откровенничают о своей жизни. Я просто не такой человек. Свое личное я держу при себе и о нем не говорю.
— Но, когда будет ваша свадьба, вы поделитесь этой новостью?
— Ну, когда будет свадьба — посмотрим.
Благодарим Ресторан «Поплавок» на Мясницкой за помощь в организации съемки.
