«Когда это произошло, нужно было прекратить работать. Я решила терпеть — к ужасу своих коллег. Потому что все время плакала от боли. При этом говорила: «Ничего страшного...» Потом мне сделали три операции, так что все и впрямь оказалось серьезно», — рассказала актриса.
— В Голливуде практически никто сейчас не снимается. Введены невероятно строгие правила для тех, кто проводит досъемку, а остальные находятся в тяжелом положении. Особенно если заболел кто-то из актеров...
— Наша индустрия похожа на огромный цирк. Мы все живем и работаем под одним большим тентом, и это очень-очень опасно в ситуации с эпидемией для всех участников — и для актеров, и для съемочной группы, ведь на площадке сотни людей. Насколько я знаю, те, кто продолжает снимать, принимают дорогостоящие меры. Например, одновременно не могут работать разные специалисты — сначала приходят электрики, потом рабочие под началом постановщика и так далее. Гример имеет право заниматься только одним актером, а не бегать от одного к другому, как обычно бывает... И так далее. Но я лично не знаю, когда вернусь на площадку. Думаю, что очень не скоро. У меня двое маленьких детей. И по ночам мне снятся ужасные кошмары, что я как последняя дура подцепила этот вирус и принесла его домой. Нет, я не хочу, чтобы так было в реальности. Мы все должны быть предельно осторожными.
— Но в качестве продюсера-то вы продолжаете работать? Вам повезло — успели закончить новый боевик «Бессмертная гвардия», где играете главную роль экшен-героини Энди, или Андромахи из Скифии. Ваши фанаты с большим нетерпением ждут этот фильм...
— (Смеется.) Да, мы успели. И моя компания по-прежнему занимается подготовкой новых проектов, их разработкой. Работают сценаристы и все, кто не должен выходить непосредственно на стадию съемок. А вот когда начнутся сами съемки, я не знаю. Не представляю, когда все вернется на круги своя — так, как мы привыкли работать, как это было всегда.
— Шарлиз, правда, что вы буквально спасли свой фильм «Скандал»? (В основе — недавняя реальная история. Сотрудницы за сексуальные домогательства разоблачили и свергли своего босса — создателя и руководителя популярнейшего в Америке телеканала. — Прим. ред.)
— Да нет, это преувеличение моих заслуг! (Смеется.) За две недели до съемок, когда у меня и у моих замечательных партнерш Марго Робби и Николь Кидман уже в полном разгаре шла подготовка к работе, нам перекрыли кислород. Инвесторы решили бросить мой проект, в смысле — моей продюсерской компании. Я сильно запаниковала, вышла из образа Мегин Келли, своей героини, весьма неоднозначной барышни, и вернулась к своей закулисной деятельности. Сделала тысячу звонков, провела немыслимое количество переговоров, и вот на нервной почве, наверное, от страха сумела найти деньги.
— Значит, ваша героиня непростая. Вероятно, ей было сложно устраивать бунт против своего шефа, несмотря на его отвратительное поведение в отношении ее и множества сотрудниц. Все-таки именно при этом человеке она смогла сделать такую блестящую карьеру — стала телезвездой международного класса...
— Справедливости ради мы ее и не планировали представлять белой и пушистой. Да, Мегин стала тем, кем стала, благодаря этому человеку, которого ей удалось победить, и он с позором ушел из созданного им процветающего канала. Это он в нее поверил, разглядел в ней потенциал! Давал ей прекрасные советы — словом, инвестировал в нее свой опыт, талант и поддержку. Все свои немалые ресурсы. И она, кстати, об этом говорила публично.
Власть соблазнителя была настолько велика, что все эти танцы с бубном (которые мужчины практикуют частенько на рабочем месте) для Мегин были чем-то гораздо большим. Заслуга ее, скорее, в том, что она показала, как можно оказаться в этой западне молодой неопытной девушке, женщине, стремящейся сделать карьеру и до поры не способной или не желающей посмотреть правде в глаза... Потому что опасности она вовремя не увидела. С карьерой все прекрасно, и это продолжается, и продолжается, и будет продолжаться — если не сделать вот такой рывок, не решиться на такой поступок.
— Интересно, вы возвращались домой в образе и состоянии Мегин? Вы в принципе легко приходите в себя после съемочного дня?
— Да, конечно. Наверное, я чересчур ленивая. Вообще не понимаю, как люди это делают — оставаться все время в образе чертовски утомительно. А уж матери двоих детей играть по правилам Станиславского, придерживаться так называемого метода, жить в роли вообще нереально. Как можно, будучи «в образе», заботиться о детях и, извините, собирать какашки от собак, например? (Смеется.) Достаточно того, что я чудовищно повредила связки, изображая своеобразный голос Мегин и ее быструю речь. Три недели восстанавливалась.
— Вы довольно сильно изменили свое лицо для этой роли — зачем нужно было быть так похожей на реальную Мегин Келли?
— Ну потому что ее все знают. (Пожимает плечами.) Она очень известная, и как-то странно было бы не постараться максимально трансформировать свой образ. Я даже сумела уговорить поработать нашего гримера — потрясающего Кацу Хиро, он получил «Оскар» за превращение Гэри Олдмэна в Уинстона Черчилля в фильме «Темные времена». Дело в том, что он сразу после этого ушел на пенсию, но я его умолила помочь на съемках сериала «Охотник за разумом», который продюсировала. Хотела, чтобы такой мастер своего дела поработал с актерами, играющими реальных серийных убийц, вошедших в историю преступности. А потом еще раз уговорила придумать грим для меня в роли Мегин Келли.
— Расскажите о своей героине из нового фильма «Бессмертная гвардия». Воительница с тысячелетней историей попадает в современный мир, обнаруживает, какой он адски злой. А потом с командой таких же бессмертных персонажей борется с современными преступниками...
— Пришлось почувствовать тяжесть тысячелетий на своей шкуре. (Смеется.) Нет, правда, это было очень важно. Моя Андромаха потеряла веру в то, что может изменить человечество. То есть потеряла веру в себя. Устала. После всех этих прошедших веков мир, в котором она оказалась, выглядит куда более жестоким и непредсказуемым... Думаю, множество людей могут это понять, проходят через подобное. Особенно в наше время. Нам всем, я так думаю, знакомы такие мысли и ощущения при взгляде на то, что творится в мире: «О боже, какой смысл даже пытаться что-то изменить? Это все равно что катить в гору камень...»
— Вам наверняка пришлось активизировать свое умение совершать серьезные трюки. Чем они отличались от «Взрывной блондинки...», «Безумного Макса...», «Форсажей»?
— Что ж, мой арсенал и впрямь пополнился умением орудовать колоссального размера алебардой — боевым топором с двумя лезвиями. Мои плечи после этого невероятно раскачались! (Смеется.) Раньше мне ничего подобного делать не приходилось. Только для того, чтобы поднять и использовать по назначению эту огроменную штуку, да так, чтобы никого реально не убить, нужно было дополнительно тренироваться уйму времени.
— Вы редко рассказываете о своих детях. Но все ваши друзья говорят, что вы просто прекрасная мать...
— Знаете, я хоть и не рожала своих детей, но все равно считаю себя вправе сказать, что детей не выбирают. Я всегда верила, что мой ребенок каким-то образом найдет меня, в том смысле, что именно те, кому суждено было стать моими детьми, они и будут ими. Поэтому в процессе адаптации никогда не предъявляла агентствам по усыновлению никаких специфических требований. В какой бы стране мне, одинокой незамужней женщине, позволили усыновить ребенка, там бы я его и усыновила. И так вышло, что оба моих ребенка оказались американцами афроамериканского происхождения. Эти дети предназначены мне судьбой. Они, и только они должны были войти в мою жизнь.
— А вы с ними, со своими двумя дочками, ведете обычные такие «девчачьи» разговоры — о прекрасных принцах, о свадьбах?
— Ну они еще слишком маленькие. Хотя мы, безусловно, разговариваем на подобные темы. Когда они говорят: «Вот когда я выйду замуж...» — я всегда спрашиваю: «И как это будет?» Моя младшая дочка Огаст, например, как-то заявила, что намерена пять раз выйти замуж. (Смеется.)
— А вы сами по-прежнему не хотите замуж?
— Да, мне это не свойственно — стремление выйти замуж. И не потому, что брак моих родителей не задался. Я достаточно времени потратила на терапию, чтобы избавиться от этих комплексов. Но люди, на мой взгляд, слишком уж озадачены и озабочены этой темой. Особенно мы, женщины. Я хочу сказать, что прекрасно понимаю важность брака и что эта церемония значит для большинства людей, но это частное дело каждого. Могу еще проще ответить: я никогда, даже в детстве, не мечтала о белом свадебном платье. А смотреть, как другие вступают в брак? Я полагаю, это красивая церемония в их глазах, но я, если честно, обычно на свадьбах чувствую себя ужасно. Потому что серьезные длительные отношения подразумевают очень много работы, а ночь любви довольно быстро может закончиться. И чем старше становишься, тем больше начинаешь грести в сторону вещей, которые действительно имеют значение...
— И вас совсем не пугают трудности при таком раскладе?
— Безусловно, наше общество нуждается в серьезной работе над общепринятыми представлениями о семье. До сих пор во многих местах и в Америке, и в других странах существует традиционная концепция единственно правильной семьи, где присутствуют отец и мать. То есть каждому ребенку — по матери и отцу. А если не так, то, значит, что-то неправильное происходит...
— Особенно если мать-одиночка делает успешную карьеру.
— Я абсолютно не считаю себя лучше или хуже других работающих матерей. Это действительно трудно совмещать — работу и материнство. Я тоже допускаю ошибки в воспитании детей: временами справляюсь, а временами все просто чудовищно плохо получается. Но мне как-то легче становится от того, что точно знаю: я такая не одна. Я уверена, что в мире существует огромное количество таких же женщин, как я. Да, мы пытаемся быть хорошими матерями, но при этом еще и отстаиваем свое право на успешную карьеру, на реализацию.
— Ваши дети наверняка успели усвоить ваш сильный дух и чувство независимости...
— Мои дети живут со мной под одной крышей и по тем же правилам. Но они разные, и у каждого свой характер и индивидуальность. Один ребенок более чувствительный, ранимый, а у младшей дочки — нрав задиристый, любит похулиганить и поспорить. Мы, родители, верим, что можем влиять на наших детей и делать из них тех, кого хотим. Но это иллюзия! Лично для меня самым ценным является возможность наблюдать за развитием своих детей. Я их всегда выслушиваю и пытаюсь снабдить теми принципами, которые необходимы для гармоничной жизни в окружении людей.
— Как изменило ваши представления о жизни убийство, когда ваша мать убила отца у вас на глазах?
— Мой отец был алкоголиком, больным человеком... Другим я его не знала. Для нашей семьи ситуация сложилась безнадежная... Непредсказуемость сосуществования с алкоголиком, человеком, не способным преодолеть свою страшную зависимость, — все это навсегда остается в памяти и встраивается в твое тело до конца жизни. Гораздо в большей степени, чем то, что случилось однажды ночью... Конечно, я отлично понимаю, что наша семья была очень несчастливой и нездоровой. И мы все остались со своими шрамами навеки. И конечно же я бы очень хотела, чтобы не случилось то, что случилось в ту роковую ночь...
Мой отец вернулся настолько пьяным, что не мог идти практически, когда ввалился в наш дом с ружьем... Мы с мамой были в моей спальне и пытались держать дверь изнутри, чтобы он не смог до нас добраться. Но он сумел выстрелить — три раза. Каким чудом эти три пули нас с мамой не задели — не знаю. Мы до сих пор считаем это волшебством... И тогда моя мать взяла свое ружье и убила его. В целях самозащиты, что и не было подвергнуто сомнению в суде.
— Думаете, пережитое помогло вам выжить в Голливуде — молодой начинающей актрисе с амбициями, но без всяких связей?
— Я обладала упорством и отказывалась сдаваться даже в тех случаях, когда заведомо понятно, что проиграешь. Думаю, большинство женщин родом из Южной Африки обладают такими качествами. Мама учила меня смотреть в лицо любому вызову. Поэтому я никогда не относилась к тем, кто предпочитает отползти, забиться в убежище и там зализывать свои раны. Я просто не позволяю себе отступать. И еще от моей мамы очень сложно было дождаться комплимента. Но уж если она хвалила, я точно знала, что действительно этого заслуживаю. И я стараюсь со своими детьми тоже быть максимально честной.
— Видимо, такой характер помог вам пережить попытку известного режиссера подвергнуть вас насилию — в самом начале карьеры в Голливуде?
— Да, в 1994 году я по наивности приехала в этот особняк якобы на пробу — так мне было сказано. Удивилась, но, зная, что умею за себя постоять, все-таки поехала к нему домой. Где меня и встретили в пижаме и с бокалом в руке. Но когда он попытался погладить меня по коленке, я сбежала, извинившись. Однако по дороге меня охватила страшная злость. Колотила обеими руками по рулю и себя ненавидела за то, что не дала настоящий отпор, не сказала все, что думаю. Не послала куда подальше — словом, не поступила так, как нужно, по крайней мере, как большинство из нас верит в то, что именно так поступит в подобной ситуации...
— И промолчали тогда. Даже не назвали имени этого режиссера...
— Да, верно. В таких случаях всегда ждешь подходящего момента, когда наступит ясность, вопрос закроется сам по себе и вот тут-то ты внесешь в это завершение свой вклад... Но такие моменты в реальности не наступают. Это иллюзии... Что касается упреков, что я не назвала имя, то на самом деле я это сделала. Просто всякий раз, как я его называла, журналисты вычеркивали имя из своих интервью или статей. Помню, как меня в первый раз спросили, приходилось ли мне проходить через так называемый «диванный кастинг». Я призналась и имя назвала. Уже после того, как разразился скандал с Харви Вайнштейном, я впервые погуглила эту историю. И нашла все эти интервью, включая самое первое, — и нигде нет имени. Очень печально...
— Что же мешает сейчас громко его объявить?
— Всякий раз, давая интервью, я рекламирую свои проекты. И точно знаю: если назову это имя, все тут же забудут о проекте... Я просто не имею права так поступать. И не потому, что боюсь быть откровенной и честной. Или защищаю этого человека. Но я не имею ни малейшего желания делать ему рекламу в ущерб своему фильму.
— Как, например, фильму «Скандал» — возвращаемся к нему снова, поскольку это с вашей стороны такой ответ Чемберлену...
— Да, я решила продюсировать этот проект, когда начали происходить события, связанные с Вайнштейном и Роджером Эйлсом. Когда я поняла — впервые, кстати, в жизни, — что и для таких господ могут наступить реальные последствия их поведения. Но еще мне было интересно исследовать «серую зону» сексуального харассмента. Потому что не всегда речь идет о реальном физическом насилии. Чаще всего это психологическое давление и моральный ущерб, который причиняют женщинам на их рабочем месте такие типы. С помощью угроз увольнения, хамства и так далее. Я тоже с этим сталкивалась. И мы не пытались в свою очередь сделать из этих женщин героев. Но они совершили то, что раньше никому не удавалось, — свергли с престола невероятно могущественного и влиятельного медиамагната.
— Правда, что вы во время съемок последнего своего фильма «Бессмертная гвардия» порвали связки на левой руке и продолжали сниматься?
— Да, и по идее, нужно было прекратить работать. Но я решила терпеть — к ужасу своих коллег. Потому что все время плакала от боли. Но при этом сама всех и успокаивала. Говорила, что ничего страшного, осталось немного времени и мы должны закончить процесс. Потом мне сделали три операции, так что случай и впрямь оказался довольно серьезный. Я же говорю — этот фильм и моя роль в физическом плане, пожалуй, самые сложные из всех прежних.
— Вы великолепно выглядите. Поделитесь, как при такой насыщенной жизни ухаживаете за собой?
— Я встаю каждый день в 5:30 утра. Бужу детей, готовлю им завтрак, ланч для школы, и мы стараемся не опоздать к школьному автобусу. По утрам ограничиваюсь умыванием и кремом с защитой от солнца. В выходные, если я не работаю, встречаемся с друзьями и родными. Я готовлю лазанью или стейки. В общем, с тех пор, как дети подросли и ложатся спать в определенное время, я наконец-то занялась собой, своим лицом в первую очередь. То, что я не слишком хорошо делала раньше. И вечером всегда пользуюсь сывороткой, наношу крем вокруг глаз и увлажняющий на лицо. Предпочитаю проверенные годами марки. Из-за нехватки времени в основном узнаю что-то новое от женщин, с кем работаю. Женщины должны делиться друг с другом секретами красоты.
— И какие же у вас секреты?
— Касторовое масло. Кто-то мне посоветовал втирать его в брови и кожу головы дважды в неделю. И мои волосы действительно стали намного гуще. Что касается физической активности, я обычно ее просчитываю на каждый день. Если мало двигалась, значит, не буду много есть. Или наоборот. Но бывают дни-обманки. И не двигаюсь, и ем, что хочу. Но всегда честно сама себе в этом признаюсь. (Улыбается.) Когда отправляюсь все-таки в спортивный зал, детям говорю, что иду для того, чтобы мое сердце работало еще много-много лет.
У меня остались в памяти яркие воспоминания, как моя мама готовилась к выходу из дома в своей ванной комнате с круглым зеркалом. Она руководила крупной дорожно-строительной компанией и в течение дня встречалась как минимум с двадцатью мужчинами. Ее уверенные и ловкие движения, когда она делала себе макияж, меня завораживали. Последним штрихом всегда была капелька духов. И я по утрам непременно использую парфюм. Это такой элемент роскоши, как мне представляется. Даже если остаешься в шлепанцах и спортивных штанах, все равно такая вот маленькая капелька приносит ощущение радости и уверенности.
— Несмотря на ваши роли экшен-героинь и женщин с трудной судьбой, вы кажетесь гораздо более легкой и светлой. Много смеетесь во время интервью, в общем, совсем не такая серьезная в жизни...
— Я люблю посмеяться, люблю получать удовольствие и не грузить себя негативными мыслями. Люблю выпить бокал хорошего вина и не принимать себя и происходящее слишком уж всерьез. И я просыпаюсь каждое утро с чувством благодарности за свою жизнь. Я довольно счастливый человек, и никто на свете не способен рассмешить меня так, как мои замечательные дети.
