Полина Лазарева: «Бабушка и папа были у меня в рабстве»

Полина Лазарева — представительница четвертого поколения артистической династии.

— Полина, вы играете в прославленном Театре имени Маяковского и при этом успеваете много сниматься в кино. Например, в онлайн-кинотеатре START недавно начался показ сериала «Многодетство»…

— В котором я, как ни странно, играю многодетную маму! Не знаю, как получилось, что меня утвердили на эту роль. На мой взгляд, я совершенно не похожа на женщину, у которой пять ребятишек. Иногда мне кажется, что мои старшие кинодети выглядят взрослее меня. (Смеется.) Но воспоминания о съемках у меня самые теплые: собралась очень хорошая команда, два месяца мы снимали в Торжке — по сюжету большое семейство переезжает из тесной московской квартиры в провинциальный городок. Я очень люблю маленькие города. В провинции есть свое уникальное очарование и прелесть. Я много езжу по стране — и по работе, и по собственной инициативе, и это мне очень нравится. Полезно выезжать из суетливого мегаполиса, где все куда-то спешат, не замечают друг друга, опаздывают и ссорятся, в уголок тишины, размеренности и спокойствия...

На съемках я впервые в жизни доила корову. Доярка, конечно, из меня получилась так себе. Было очень жалко несчастную буренку, которая несколько дублей терпела, что я дергаю ее за вымя. Я боялась, что сделаю ей больно, но удивительной выдержки оказалась корова! Она стоически вынесла не только мои неумелые руки, но и огромное количество людей и осветительных приборов вокруг себя.

— С недавних пор вы не только киноактриса, но и режиссер!

— У меня не поворачивается язык назвать себя режиссером. В моем понимании, режиссер — это что-то такое очень умное, взрослое и опытное. Все-таки я выросла в актерской семье, где к этой профессии все всегда относились с большим пиететом. Случилось так, что я неожиданно для самой себя написала сценарий. И мне захотелось, чтобы на основе этого сценария сняли фильм. Сначала я надеялась, что его кто-то снимет, я же сыграю главную роль. Но все вышло не так. Написать сценарий или сыграть роль намного проще, чем найти финансирование для фильма. За месяцы и годы поисков я успела получить диплом Высших режиссерских курсов — подумала, что с ним буду солиднее выглядеть на площадке. (Улыбается.) Так что все кончилось тем, что кино по своему сценарию «Чайка» я стала снимать сама...

— Это экранизация чеховской пьесы?

— Нет, Чайка — это фамилия главного героя, писателя. Но мне как раз очень нравится, что возникает такая обманка. Наша картина не имеет никакого отношения к Чехову, это современная история, но лично у меня все же возникают ассоциации с Тригориным и Ниной Заречной.

— Какие задачи вам было труднее решать — творческие или организационные?

— Безусловно, организационные. Кинопроцесс устроен так, что ты как будто уже опоздал. Приходишь на площадку, а у тебя все пошло не по плану: и погода не та, и нужный прибор не привезли, и артист плохо себя чувствует. Режиссер бесконечно занимается десятками вопросов, на творчество остается катастрофически мало времени и сил. В какие-то моменты безумно устаешь от давления обстоятельств. И от того, что четыре года готовилась, вела работу над картиной, а за одну секунду все твои надежды могут улететь в пропасть и нет возможности ни переснять, ни переделать. Время-деньги-аренда-нервы. В кино второго шанса нет. То есть возможно снять еще один или два дубля, но не более того. В театре с артистами можно порепетировать, а в кино бесконечная гонка, все куда-то бегут, опаздывают...

— Режиссеру-дебютанту, наверное, сложно вдвойне…

— Конечно! У меня же не было и нет режиссерского авторитета, равно как и опыта. Лишь неуемная жажда работы и желание завершить задуманное. Меня к тому же пугал еще и тот факт, что на площадке находились два опытных и талантливых режиссера: Юра Быков (исполнитель главной роли) и Влад Фурман (генеральный продюсер проекта). Оба они активно снимают, понимают и знают процесс. И я, дебютантка, девочка, которая ничего толком не умеет, но трясется над своим замыслом и не позволяет никому никуда влезать. Надо отдать должное Юрию Быкову, что он проявил невероятную деликатность и восхитительно исполнил главную роль. Но история моя и мой дебют. Я готова взять ответственность за все свои ошибки и недочеты, и в итоге я могу с уверенностью сказать, что фильм получился таким, каким я хотела его увидеть.

— А какие гонорары получили сыгравшие в «Чайке» бабушку и отца главной героини Светлана Немоляева и Александр Лазарев — ваши знаменитые бабушка и папа?

— Никакие — они были у меня в рабстве. (Смеется.) Мало того что они ничего не получили, так еще им самим пришлось потратиться: приезжали в Петербург за свой счет, оплачивали гостиницы и иногда еще работали курьерами, доставляя мне на площадку недостающий реквизит. Кстати, именно бабушка посоветовала мне взять на главную роль Веру Кинчеву. Мы давно знакомы, параллельно учились в ГИТИСе и работали в Маяковке, но почему-то я не догадалась предложить Вере главную роль. Так что можно сказать, что бабушка поработала еще и кастинг-директором. Задействованы в процессе были и друзья! Оператор — друг детства Иван Алимов, художник — моя близкая подруга Ольга Никитина, исполнительница роли мамы — великолепная Олеся Железняк, в роли телеведущей — харизматичная Ирада Зейналова. За кадром тоже «мои» люди, которые были или стали моими друзьями. Все это было забавно и трогательно, я очень благодарна семье и друзьям за то, что они меня поддержали — прежде всего психологически. Они действительно верили в меня гораздо больше, чем я. Семья — это вообще моя опора...

— Помимо бабушки и отца, ваша кинодинастия — это и актер Александр Лазарев-старший (ваш дедушка), и режиссер и сценарист Владимир Немоляев (прадедушка), и младший брат вашей бабушки оператор Николай Немоляев. И это еще не все родственники, работавшие в кино и в театре! Скажите, а какие фамильные черты Лазаревых — Немоляевых вы в себе ощущаете?

— Мой младший брат Сергей — продюсер по образованию и тоже помогал мне во время съемок... Ну, мы все разные. Дедушка был очень мягким и отходчивым. Бабушка — эмоциональная, оптимист, не злится ни на людей, ни на жизнь. А я явно пошла в папу. Я такой же пессимист и люблю заниматься самокопанием и самокритикой.

А еще от отца я переняла неловкость и неуклюжесть. Мы с ним всегда и вез­де найдем, где упасть, куда врезаться головой, что сломать или разбить. Наши с папой «несчастные случаи» — сюжет для плохой французской комедии. Сережа в маму — легкий и находчивый. К тому же у нас в семье иногда возникают некие «рифмы». Например, в тот момент, когда я работала над «Чайкой», папа впервые пробовал себя как режиссер — в «Ленкоме». Сначала он возобновил знаменитую «Поминальную молитву» — долго, скрупулезно этим занимался, преодолевая много препятствий. Потом взялся за постановку спектакля «Бег», а сейчас так вообще возглавил Театр армии. Нас практически одновременно потянуло в режиссуру. Но папин шаг шире.

— А хороший голос у вас от кого? Вы же иногда даете концерты с джазовым коллективом...

— А вот тут непонятно, потому что у большинства членов моей семьи слух, мягко говоря, неидеальный. Однако бабушку это не смущает: если ей хочется петь, ничто ее не остановит. Папа другой, у него какой-то внутренний барьер. Хотя у него очень красивый тембр, и если бы он серьезно занимался вокалом, то достиг бы больших успехов, уверена. В некоторых спектаклях «Ленкома» он здорово пел.

Ну а я почему-то пела с детства. Но основы музыкальной грамоты не освоила в силу своего упрямства и лени. Впервые в музыкальную школу меня отвели в пять лет. Я ходила туда со слезами и рыданиями. Через несколько месяцев мама решила, что это большая психологическая нагрузка, и меня перевели в музыкальную школу попроще, но и там повторилось то же самое: проблема была во мне и в моем характере, который я проявляла даже в таком нежном возрасте. Ну не хотела я заниматься сольфеджио, и все.

Наверно, у меня некая музыкальная дислексия — я не умею читать ноты. Теоретически все понимаю, но практически — не могу. Пению это не очень мешает, я учу мелодии на слух. А вот то, что я не владею музыкальными инструментами, — мое упущение и глупость. А ведь все детство бабушка твердила: «Ты не понимаешь, как это пригодится! Потом нас будешь ругать — мол, почему вы меня не заставляли ходить в музыкальную школу?» И дед говорил: «Представь: ты придешь в компанию, достанешь гитару и саккомпанируешь себе! Как здорово!» Я представляла себя с гитарой в руках, понимала, что выглядеть это будет глуповато и никто не упадет в обморок от моих музыкальных навыков, кроме бабушки и дедушки. И продолжала стоять на своем, активно бастуя против сольфеджио. В итоге так и не освоила ни один инструмент. Теперь, конечно, жалею об этом. Но с другой стороны — что мне сейчас мешает взять педагога и научиться на любительском уровне аккомпанировать себе? Ничего! Но я до сих пор этого не делаю...

— Какие еще семейные черты вы переняли?

— Склонность к сомнению и принижению своих способностей, этого не отнять. Но, если искать какие-то положительные черты, то я думаю, что это работоспособность. У меня что-то может получаться или не получаться, но, будучи по гороскопу Тельцом, если я что-то для себя решила, могу стену снести, если она стоит на моем пути. Вот это у меня явно фамильное.

Я родилась в 1990 году, какие-то подробности той эпохи уже стерлись из памяти. Но я помню, как бабушка с дедушкой, помимо того что всегда очень много работали в Театре имени Маяковского и снимались, бесконечно ездили по стране с концертами, чтобы заработать. В годы, когда полки магазинов были пустыми, с ними расплачивались продуктами. Помню, как однажды бабушке и дедушке за выступление дали огромный мешок сахара. И мы были счастливы, надолго хватит! Мешок стоял у нас в коридоре. Им, конечно, повезло, их очень любили зрители, старались как-то помочь, часто из любви к искусству продавали что-то дефицитное...

— У вас принято критиковать или хвалить те или иные работы друг друга?

— У нас в этом смысле очень приторная ситуация. Мы все — актеры и прекрасно понимаем, как сильно критика может ранить, «подрезать крылья». Поэтому если кто-то и делает замечание или дает совет, то аккуратно. Но я из тех, кто во всем ищут подвох, подозревают, что им чего-то недоговаривают, а на самом деле все ужасно. При этом мне очень важна домашняя поддержка. Артисты — создания нежные, ранимые.

— Скажите, а всегда ли легко быть частью такой популярной артистической династии?

— Я понимаю, что меня всегда будут сравнивать с моей семьей. И это надо принять. А что касается трудностей... Сейчас детские и юношеские комплексы по поводу известной фамилии и слова «блат» я переросла. Когда поступала в ГИТИС на курс Олега Львовича Кудряшова, очень остро реагировала на любой пустяк. Я оказалась самой младшей на курсе. Так вот, в начале обучения в перерыве между занятиями я заснула — сидела в уголке и отключилась. На первом курсе я часто боролась со сном, потому что мой организм с непривычки с трудом справлялся с большими институтскими нагрузками. Занятия шли по 12 часов, а порой и больше. И вот я слышу сквозь сон, как две-три однокурсницы обсуждают остальных ребят и девочек. 

Доходят до меня: «Ну, с Лазаревой все понятно, она блатная». Мне так обидно стало: они вынесли вердикт, практически меня не зная. Подумала: «Что я вам сделала, мы же только что познакомились? Почему уже заранее меня не любите?» И потом из-за подобных высказываний я переживала. Лишь со временем поняла, что острота реакции связана не с позицией людей, а прежде всего с моим собственным само­ощущением. В глубине души я себя не принимала, казалось, что я недостойна, неталантлива. И ворох комплексов разрастался. Сейчас я увереннее стою на ногах, знаю, что могу, а на что не способна. Сыграв в театре за 13 лет немало ролей, могла бы расслабиться по этому поводу и не комплексовать. Но я все же не расслабляюсь. (Смеется.)Как видите, наоборот, решила попробовать себя там, где опять ничего не знаю, ничего не умею, — в режиссуре. Но мне это интересно.

— Кстати, а кто из членов вашей большой семьи готовил вас в театральный?

— Дедушка, только у него хватило на это терпения... На самом деле до выпускного класса я не понимала, чем хочу заниматься. Хотя театр обожала с детства, для меня театр был праздником. Я же участвовала в спектаклях и даже получала в кассе гонорары. С бабушкой и дедушкой, с папой ездила на театральные гастроли, как маленькая актриса. Так вот, несмотря на мое закулисное детство, вся семья думала, что я свяжу жизнь с вокалом. А я в какой-то момент спросила у папы, когда начинаются вступительные экзамены в театральные вузы. Он уронил голову на руки и сказал: «Ну все...» Но и тогда я не ощущала того, что называют «умираю, как хочу быть артисткой». Просто решила попробовать. И так все случилось, что я с первого раза поступила. Честно говоря, испытываю огромное сострадание к педагогам актерских факультетов, которые вынуждены отсматривать полстраны. Ведь так сложно за считаные минуты что-то разглядеть в растерявшемся, испуганном абитуриенте, так легко пропустить какого-то талантливого, так больно отказывать, глядя в горящие глаза. Во многом это лотерея, как и вся дальнейшая актерская судьба.

— Ваша актерская судьба вот уже 13 сезонов связана с Театром имени Маяковского. А ваша бабушка, любимая народом Светлана Немоляева, работает там уже 65 лет!

— Да, это просто невероятно. Мне, кстати, легко и приятно сниматься или играть на одной сцене с родными людьми или когда они сидят в зале. С бабушкой мы делим одну гримерку, которая за эти годы стала напоминать шкатулку с драгоценностями — столько дорогих бабушкиному сердцу реликвий там скопилось. Афиши, бесконечные фотографии, портреты, открыточки, подарочки. И у каждой вещи своя история. Вот эту вазочку бабушка и дедушка привезли в 1967 году из Чехословакии. А это фото сделано несколько лет назад в Париже, когда бабушка представляла фильм. Сейчас мы с бабушкой часто ездим на гастроли, однажды оказались в эпицентре забастовки «желтых жилетов» во Франции. И после презентации фильма в кинотеатре на Елисейских Полях не смогли оттуда выбраться — толпа перекрыла вход. В кинотеатре опустили решетки на окнах, мы видели, как протестующие дерутся с полицией, а та пускает дымовые шашки. Я дико нервничала, а бабушка и бровью не повела, сидела и спокойно пила шампанское... Так вот, вещи и воспоминания… Памятных бабушкиных вещей в гримерке масса, но все удивительным образом помещается в маленькой комнатке.

— А у вас много памятных вещей?

— Нет, потому что не хочу обрастать всем этим, тем более что в гримерке и так некуда ногу поставить. (Смеется.) Может быть, с возрастом и начну что-то хранить. Но пока предпочитаю свободное пространство — дома ничего лишнего у меня нет.

— А какие домашние традиции существуют у династии Лазаревых — Немоляевых?

— У нас обычная семья. Ну немного таборная — мы же постоянно в разъездах. И немного итальянская — любим шуметь! Наша главная традиция — вместе собираться на большие праздники на дальней даче в Абрамцево или на ближней, в доме другой бабушки — Наташи. У нас открытый дом и много друзей. Обязательно встречаем вместе Новый год, позже, 3 января, отмечаем день рождения деда. Его нет с нами вот уже почти 13 лет, но я уверена — он рядом... мы все это чувствуем и каждый раз получаем этому подтверждение.

Например, как-то дедушка подарил мне нательный крестик. Лет семь назад на съемках какого-то проекта пришлось его снять, и костюмер крестик потеряла. Я сильно тогда расстроилась, это был один из последних дедовских подарков. И вот спустя семь лет, буквально за пару недель до начала съемок «Чайки», мне звонит та костюмер: «У меня сломалась стиральная машина. Когда мастер ее разобрал, нашел там твой крестик...» Ну разве это не знак, что дедушка меня поддержал и благословил?! Я предпочитаю считать именно так. И так оно и есть.