«Писали, что отца подкосила смерть Горина. Ерунда! Конечно, он тяжело переживал утрату друга, но инсульт у него случился по другой причине. Ну нельзя в 64 года спать по четыре часа или с похмелья бежать гулять с собакой рано утром, а потом мчаться на репетицию! Но а кто ему что скажет, никто же ему не указ. Единственной, кого он слушал, была моя бабушка», — рассказывает артист Михаил Полицеймако, сын Семена Фарады.
— Михаил, меня удивило, когда я узнала, что в детстве вы, мальчик из абсолютно театральной среды, не планировали стать артистом. И даже учились в математической школе...
— Математическая школа, мне кажется, — это шутка моих родителей. Реально, такой стеб надо мной! Это как низкорослого мальчика отправить заниматься баскетболом. И будет этот мальчик ростом 160 сантиметров каждый год упорно ходить в секцию, пока однажды не скажет: «А может, хватит? Ведь видите, не получается у меня!» А ему в ответ: «Нет, ты уж ходи дальше...» Я даже не знаю, как родителям в голову пришла эта математическая школа, по-моему, кто-то папе посоветовал. Хотя цели стать артистом у меня действительно не было. Но я ведь практически родился в Театре на Таганке. Сколько себя помню, выходил на сцену, снимался с папой и с мамой (Марией Полицеймако. — Прим. ред.), ездил с ними на гастроли. Как-то мама снималась в очень трогательном фильме, я недавно его пересмотрел — «Клуб женщин» называется. Мы месяц жили в киноэкспедиции в Обнинске, и я впервые увидел весь съемочный процесс от начала и до конца. В общем, вся эта кино- и театральная атмосфера была для меня привычной.
— Наверное, тогда вы и решили, что пойдете по их стопам?
— Лет с четырнадцати родители стали спрашивать меня, кем я хочу стать. А я никак не мог определиться. Как-то на этот вопрос ответил: «Наш педагог по истории преподает и в Историко-архивном институте, так вот он говорит, что у меня память хорошая. Может, историком стать?» Родители на меня посмотрели так… И мама сказала: «Давай-ка ты сходишь к дяде Саше (Александру Сабинину — тоже актеру Театра на Таганке. — Прим. ред.), почитаешь ему». Я поехал, почитал, и он почти сразу перезвонил маме: «Слушай, у него очень неплохо получается, пусть попробует поступить в театральный». И я в 17 лет стал поступать в семь институтов сразу. В трех меня «срезали», в четыре приняли. Я хотел учиться вместе со своим другом, а поскольку и меня, и его приняли в «Щуку», мы решили идти туда. И вдруг выясняется, что он выбрал другой вуз. В общем, я на всех обиделся и пошел в ГИТИС. У нас было очень жесткое обучение, мы практически жили в институте. Знаете, у меня сейчас сын учится в Щукинском училище, на третьем курсе. И вот смотрю я на нынешних студентов и что-то не очень вижу в них ту неистовость, с которой мы обучались профессии. Когда все чувства на пределе, когда все или ничего, прыжок или смерть. Сейчас все-таки актерская профессия воспринимается как что-то такое прикольное. Любой человек может решить, что он артист, и начать играть в театре. В 1993 году, когда я поступил в ГИТИС, такого не было.
— Лихие 90-е уже стали притчей во языцех.
— Эта история, которую сегодня рассказывают нашим детям про лихие 90-е, слишком преувеличена. Нет, они не лихие. Просто другие, наверное. Да, делили страну на куски, да, воровали. А что, сейчас не воруют? Если говорить о нас, студентах, то мы были счастливы. Я думаю, что и студенты в 70-м году были счастливы, и в 50-х годах тоже. У каждого времени есть свои счастливые и несчастливые зоны. Нам, допустим, было голодно. Но я с первого курса подрабатывал.
— Кем?
— Да кем только не подрабатывал! И кроликом, и курочкой... Я сейчас не шучу. Был такой напиток, мы рекламировали его по школам. За 20 долларов я плясал в ростовом костюме зайца с марлевой вставкой на месте лица, чтобы дышать. Марля эта постоянно запотевала от моего дыхания. А еще в костюме огромной курицы я ходил по ВДНХ, махал лапой. Потом в супермаркетах водку рекламировал. Слава богу, были подработки и по специальности. Например, я очень много озвучивал. А еще на радиостанциях меня сразу зацапали. Где-то, наверное, с середины первого курса я уже звучал и на «Максимуме», и на «Радио 101», и на «Серебряном дожде», тогда они еще сидели на Демьяна Бедного. Так что я неплохо зарабатывал для студента.
— Было чем разжиться и угостить других, менее работоспособных.
— Есть вещи, наверное, где мне нечем гордиться. Но я горжусь тем, что с 18 лет вообще не брал у родителей деньги. У меня были обеспеченные родители, и, в принципе, они могли мне помогать, но я сам решил, что не надо. На пейджер постоянно приходили сообщения: «Михаил, приезжайте, озвучьте». Папа отдал мне свою старую машину — «Жигули» 1982 года, себе он как раз купил новые. И вот я на этих красных «Жигулях» ночью ездил на «Серебряный дождь» и записывал ролики. Семь роликов — 50 баксов, в 1995 году это было очень круто.
— Да, впечатляющий опыт молодого специалиста...
— Знаете, о чем я иногда думаю... Нас сейчас раздражают курьеры, которые носятся на скутерах по Москве. Но сколько они наездят, столько и заработают. Пока человек молодой, нужно браться за все. В мое время знакомые ребята работали дворниками. Студенты, а иногда и молодые артисты работали официантами в прекрасном клубе «Маяк» в Театре Маяковского. И никто не стыдился этого! Кстати, в Голливуде начинающие актеры тоже работают в кафе, а закончив смену, идут на пробы. Потом у кого-то наступает звездный час, а у кого-то так и не наступает.
— В ваше время выпускникам театрального вуза легко было устроиться в театр?
— Помню, у нас был показ всем курсом к Райкину, в итоге он взял в свой театр только одного из нас двадцати. Но мне и не нужно было, я уже работал в РАМТе у своего учителя — у нас же курс вел Алексей Владимирович Бородин. Еще студентом я получал там большие роли — Гекльберри Финна, Принца в «Снежной королеве», еще что-то. В общем, я просто остался в РАМТе, в котором проработал с 1997-го по 2002 год. Думал, что вся моя жизнь пройдет в этом театре, но пришлось уйти...
— Почему?
— Много причин. Первая и основная — заболел папа, у него в 2000 году случился инсульт. Я в театре получал 12 тысяч рублей, а сиделка стоила 30 тысяч. Это уж я не говорю о реабилитационных центрах, которые за 21 день объявляли цену в 75 тысяч. И это со скидкой. Я, конечно, совмещал службу в театре с какими-то подработками, но тут денег стало нужно гораздо больше. Вторая причина — амбиции. Артисты, они же максималисты. Если работают в театре, должны играть роли, а я четыре года играл почти то же самое, что и в институте, а из нового мне предлагали только какую-то ерунду... При этом каждый год в театр приходили все новые и новые артисты, и мои надежды таяли. Помню, у нас было такое выражение: «зеленые кресла». На втором этаже стояла вереница зеленых кресел, и артисты — именитые, пожилые — сидели на них и разгадывали кроссворды. Я понял, что не хочу закончить жизнь так же. Плюс мне предложили роль в фильме, но из театра на съемки не отпускали. Точка невозврата была пройдена, я написал заявление.
— И как же вы дальше без театра?
— Почему — без? Мы беседуем с вами перед спектаклем, который называется «День радио», я его играю 19 лет. Вот как только я закрыл двери РАМТа, мне позвонили из театра «Квартет И», и я до сих пор у них работаю. Это другая, просто потрясающая атмосфера, другие партнеры, другое все. Я не говорю, что в РАМТе было плохо, в РАМТе потрясающие артисты, и многим там комфортно, они именно служат, но я так не могу. Тут ведь сама эта процедура, когда ты заходишь, перед тобой сидит завтруппой, и ты говоришь: «Отпустите меня на съемки. Пожалуйста!»
— Унижение некое.
— Да. Как-то раз один артист в возрасте пришел к заведующему труппой — кстати, своему другу. Говорит: «Отпусти меня, пожалуйста, очень нужно поехать, денег накалымить...» — «Ты что, обалдел? Да у тебя каждый день спектакль! Как я тебя отпущу, кем заменю?» — отвечает тот и отворачивается. И видит, что на столе у него лежат два балыка красной рыбы. «Это что?!» — «Это тебе». А дальше была, что называется, «картина маслом». Отворяется дверь, оттуда выбегает артист, которого гонит завтруппой, вооруженный этими самыми балыками. Как же он горе-просителя ими отхлестал! Сцена такая, что когда-нибудь я ее в сценарий фильма вставлю. В общем, служить в театре — не мое. Теперь меня спрашивают, могу я выйти или нет. Быть приглашенным артистом — вот это мне подходит.
— Михаил, расскажите о спектакле «Ищу мужа» в «Арт-Партнере».
— Есть такой прекрасный автор хорватский — Миро Гавран. У него много пьес, они с большим успехом идут и в России, и у него на родине, и вообще по всей Восточной Европе. Очень популярный мужик, и мне посчастливилось с ним познакомиться, он приезжал на наш спектакль. Идея поставить пьесу «Ищу мужа» пришла режиссеру Гарольду Стрелкову, которого я знаю с 1993го года, в ГИТИСе мы учились в параллельных группах. Он — у Петра Наумовича Фоменко, я — у Бородина. После того как Гарик окончил институт, он сделал спектакль «Жанна д‘Арк при дворе и на войне», где играл и я. Потом мы долго не виделись. И вот прошло почти двадцать лет, и мы сделали спектакль. Правда, пригласил меня не Гарольд. Он просто принес пьесу Леониду Семеновичу Роберману (театральный продюсер и директор агентства «Арт-Партнер». — Прим. ред.). А уж тот, недолго подумав, позвал меня, Владислава Котлярского, Марию Порошину и Олю Тумайкину. Примерно месяца за два мы выпустили спектакль на малой сцене Театра Российской армии. Глупо говорить про свой спектакль, что он очень смешной, но факт остается фактом: люди в зале плачут от смеха, я видел это собственными глазами. У нас два состава: Мария Порошина и Оля Тумайкина играют по очереди, и с Олей — это одна постановка, а с Машей — другая. Конечно, пандемия нас всех подкосила, и мы не можем много играть. В октябре у нас было четыре спектакля, и даже этим мы безумно счастливы. Сюжет спектакля «Ищу мужа» заключен в названии. Какого мужа нужно найти? Того, кто любит. Главная героиня приходит к этой мысли лишь в конце пьесы. А до этого происходит целый калейдоскоп событий.
— Вы играете в обоих составах, причем целых пять ролей! За два часа пять раз перевоплотиться в разных персонажей — невероятно!
— Мне очень повезло, что я играю в такой постановке. А еще я там в первый раз на сцене встретился и с Марией Порошиной, и с Олей Тумайкиной, и с Владом Котлярским. Все — большие профессионалы, у нас не возникало разногласий даже во время читки. Был, естественно, какой-то актерский поиск, что-то мы сократили, адаптировали историю под нашу страну, чтобы зрители понимали, о чем говорят персонажи. Мы немножко переставили текст, но глобального изменения сюжета у нас нет — все так, как написал Миро Гавран.
— В «Арт-Партнере» есть еще один спектакль — «Бестолочь».
— Это комедия положений. Очень смешная. Ее мы уже играем, сказать страшно, 17 лет! В 2004 году ее поставил Роман Самгин. Олеся Железняк, играющая ту самую «Бестолочь», служанку Анну, просто блистает. Я играю Робера — любовника, который имеет большой успех. Очень точно подобраны персонажи, в общем, спектакль сложился.
— К слову, вы же с отцом когда-то хотели сами поставить спектакль...
— Да, мечтали. Папа был гениальным, он читал текст, просто читал, а это уже было смешно. И очень точно! Помню, как мы с ним читали Чехова — «Предложение», я сейчас играю его с Шакуровым и Ароновой. Все, что делал мой папа: интонации, выражение — ну просто космос какой-то! Знаете, многие журналисты написали, что его подкосила смерть Горина. Ерунда! Конечно, он тяжело переживал утрату друга, но инсульт у него случился совсем по другой причине. С возрастом мы все приходим к тому, что нужно заниматься своим здоровьем, ведь люди не молодеют. Ну нельзя в 64 года спать по четыре часа или с похмелья бежать гулять с собакой рано утром, а потом мчаться на репетицию! Но а кто ему что скажет, никто же ему не указ. Единственной, кого он слушал, была моя бабушка — его еврейская мама. Она умерла в 1989 году. Я помню, как переживал папа. Просто лежал и смотрел в потолок дня два…
— Вы говорите, отец себя не берег. А у вас как с этим?
— Я, потерявший отца так рано, как он потерял свою маму, своим здоровьем занимаюсь. Думаю, что у моих детей больше шансов побыть подольше с папкой. Мне отец таких шансов не оставил. Я ведь к тому же поздний ребенок, родился, когда ему было 42. И я свою Машу родил в 44. У меня прекрасная супруга. Официально мы поженились в 2005-м, а встретились и полюбили друг друга еще раньше. Шестнадцать лет мы только в законном браке…
— А как поживает ваша мама? Нужно обладать огромной силой, чтобы пережить смерть настолько близкого человека, каким был для нее ваш отец...
— Да-да, я с вами согласен. Я тоже думаю об этом. У меня мама молодец, она держится уже двенадцатый год, дай Бог ей здоровья. Но у нее есть цели, задачи, она очень нужна! Внуки есть и правнуки. Ведь ее старшему сыну от первого брака уже 62! И мне она нужна, и детям моим… Вы представляете, мама ведь до сих пор числится в Театре на Таганке. Училась на самом первом курсе Любимова и вместе с ним основала любимовскую Таганку в 1964 году. Город ее как-то отметил, пенсия у нее достойная. И я считаю, что это очень правильно.
