«Сколько себя помню, я всегда была замужем... Но, может быть, в первой половине жизни мне важней всего был театр, искусство, моя профессия. А сейчас для меня абсолютно точно важнее семья и дети. Все остальное прилагается», — говорит Мария Миронова.
— Маша, у вас был прекрасный год. Мы вас поздравляем с рождением сына!
— Спасибо! (Улыбается.)
— Когда вы недавно на три дня ездили в Лондон на Неделю российского кино представлять фильм «Холоп», маленького Федю оставили дома?
— Да, это было первое расставание. Те три дня были для меня самыми долгими днями в жизни. Я очень соскучилась за это время и поняла, что не особо готова с Федей разлучаться…
— «Холоп» открывал этот фестиваль. Хорошо его приняли в Лондоне?
— Прекрасно! Мне интересно, как примут в Москве на премьере, которая будет 26 декабря…
— Мне кажется, так же хорошо.
— Дай Бог. Я очень благодарна Климу Шипенко за то, что он меня пригласил в комедию. Потому что чистых комедий у меня, можно сказать, не было. Очень долгое время меня видели в одном замусоленном амплуа — «женщины на грани нервного срыва».
— Как началась ваша история с «Холопом»?
— Начну издалека. С Климом Шипенко мы познакомились на «Салюте-7». А еще до этого я совершенно случайно в ютубе посмотрела комедию «Любит не любит». Очень смеялась. Отличная комедия! Думаю, что за режиссер? Читаю: Клим Шипенко. У меня прямо это отложилось, потому что у нас очень мало кто умеет снимать комедии… И вот мне звонит мой агент Оля Логинова и говорит: «У тебя есть предложение — фильм «Салют-7», про космос». — «Кто режиссер?» — «Клим Шипенко». Представляете?! Я поехала к Климу на встречу и, конечно, рассказала о своем впечатлении от его фильма… Мы с ним подружились. Я снялась у него в «Салюте...», а потом, можно сказать, сделала творческую заявку: «Клим, лучше тебя никто не умеет снимать комедию в нашей стране, я очень хочу сняться в комедии». Когда возник сценарий фильма «Холоп», он мне позвонил: «Ты же хотела комедию? Приезжай на пробы!» Мы с Сашей Самойленко вместе записали какую-то сцену. Его я знаю тысячу лет, мы с ним снимались когда-то в паре. Нам было очень комфортно и на пробах, и на съемках.
— С Охлобыстиным, который тоже был одним из ваших основных партнеров, вы знакомы чуть ли не всю жизнь…
— С компанией мне повезло. Ваня потрясающий! Я очень его люблю и уважаю. Он самый лучший семьянин, он веселый человек, умница, очень образованный. А еще он любит петь. Во время грима все время что-то пел, а я все время снимала на телефон его пение.
— Где проходили съемки?
— В Псковской области. И это место, откуда не выберешься, — как в сюжете нашего фильма. Я могу представить, что главный герой картины, в какой-то момент там оказавшись, поверил, что он в прошлом. Там такие локации, что на легковой машине не подъехать, не убив при этом дно. Только на джипе. Я моталась за рулем семь часов туда, семь обратно, потому что самолет туда не летает, а поездом очень сложно, на перекладных.
— Вы на своей машине ездили?
— Нет. Мне давали машину с водителем. Но я все равно была за рулем, а водитель — на месте пассажира…
— Уже это — комедия! Не зря вы говорили, что могли бы быть дальнобойщицей.
— Да. Когда мы ехали туда первый раз, дорога была сложной, но я хотя бы там неделю сидела. А второй заезд был просто на одну сцену, причем ночную: я ехала весь день и к ночи приехала, дальше пролежала в вагончике часов пять, и мою сцену начали снимать в пять утра. Закончили минут за двадцать, потому что стало светать. И я поехала семь часов за рулем обратно…
— Какое у вас было впечатление, когда вы прочитали сценарий?
— Я подумала: в нем что-то есть от прекрасного фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Переход из современности в прошлое написан на грани фола. Но Клим очень здорово это отыграл. Потому что, если тут чуть наврать, трудно поверить в события. Климу удалось по лезвию пройтись. И вот ты уже веришь в происходящее…
— У всех режиссеров разные подходы к артистам. Как вам работалось с Климом?
— Он замечательный. Мне он идеально подходит, потому что, с одной стороны, он очень легкий в общении, а с другой стороны, безумный перфекционист. То есть он делает много дублей. Пока не будет идеально, не остановится. Но в то же время у него всегда очень легкая атмосфера на площадке.
— Маша, расскажите о своей героине.
— Она жесткая женщина, продюсер, которая на протяжении долгих лет имеет секс для того, чтобы просто расслабиться. Она находится в непонятных долгих отношениях с человеком. Любит его, но даже себе в этом не хочет признаться в страхе потерять независимость и статус. Я же убеждена, что никакая женщина, если она не отчаянная феминистка, не может быть при таком положении вещей счастливой. Как любая женщина, она хочет любви, тепла и всего-всего.
— Есть у вас что-то общее с этой героиней?
— Я уже настолько перестала с героями ассоциировать себя лично… Но вообще, я никогда не находилась в подобных отношениях, как моя героиня. Я, сколько себя помню, всегда была замужем… Может быть, в первой половине жизни я чем-то очень отдаленно ее напоминала. Мне тогда важней всего был театр, искусство, моя профессия. Как я сейчас уже понимаю, это стояло в приоритете. Хотя в тот момент я говорила, что для меня важна и работа, и семья. Но так не бывает. Все равно что-то важнее. А сейчас для меня абсолютно точно важнее семья и дети. Все остальное прилагается.
— И когда все вот так поменялось?
— Пришло осознание, что жизнь быстротечна. И все эти заслуги творческие очень суетные и гораздо менее интересные, чем то, что происходит дома. Это все как бы иллюзия жизни. Как и «Инстаграм*» — картинка бурной деятельности. Мне кажется, важней всего любовь и дети. И в воспитание детей нужно много вкладывать. А если у тебя корни за другим забором и ты занимаешься большей частью своей карьерой, у тебя просто физически не хватит на это времени… Когда ты погружен в профессию, тебе очень сложно дать все, что нужно дать, своему ребенку. Я много давала старшему сыну. Он занимался и спортом, и много чем еще. Но сейчас я понимаю… У тебя определенный запас внутренней энергии, а ты любовь и эмоции, которые могла бы отдать ребенку, отдаешь в основном на работе. Они уходят в другую сторону. И сейчас я берегу и лелею энергию для того, чтобы отдавать ее моему маленькому сыну, мужу, маме, семье, кошкам. Для меня это безусловно в приоритете.
— В «Холопе» ваша героиня выходит замуж, и вам так идет свадебное платье! Жаль, что вашей свадьбы с нынешним мужем никто не видел…
— Эпизод свадьбы, кстати, снимался сразу после моей свадьбы с Андреем. Мы как раз вернулись с Санторини, где проходило наше с ним бракосочетание. Когда я одевалась перед съемками, мне было так смешно! Я думала: «Господи, одни свадебные платья, что ж такое? Период свадебных платьев». Но я это не озвучивала.
— Я, например, не знала, что у вас свадьба, но помню ваши фото в потрясающих платьях, которые вы делали на Санторини и выкладывали в «Инстаграме*». А кто был на свадьбе?
— Очень узкий круг, несколько человек.
— А почему вы сразу рядом с теми фото не сделали подпись в блоге, что это ваша свадьба?
— Просто я не люблю выставлять напоказ личную жизнь. Мне поэтому долгое время понадобилось, чтобы в принципе привыкнуть к «Инстаграму*». Потому что он для меня жутчайшая показуха, в которой мне как-то неудобно участвовать. Мне не хочется все время что-то показывать, выставлять. Это черта моего характера, я абсолютный интроверт. Но изредка я там что-то публикую. Например, мне нравится, путешествуя, рассказывать людям о моих любимых местах. Я мечтаю сотрудничать с каким-нибудь туристическим агентством, чтобы иметь возможность еще больше путешествовать и делать разные репортажи. А еще соцсети я использую просто для того, чтобы дать достоверную информацию и развеять мифы.
— Очень много версий по поводу того, кто ваш муж. Чем он занимается на самом деле, он артист, греческий олигарх, Виктор Мережко?
— (Смеется.) Легенды и мифы Древней Греции. Чтобы эта ерунда не попала в «Википедию», даже могу назвать фирму, в которой он работает. Он директор по развитию крупной компании, которая очень известна на офтальмологическом рынке. Что еще людям надо? Показывать фотографии мужа? Но он не хочет фотографироваться, и я тоже. Я всю жизнь не любила личную жизнь выставлять, и у меня никто этого не любит, сын Андрей, кстати, тоже. Никто не хочет себя демонстрировать. Если вы помните, у меня была единственная фотосессия именно в «7 Днях» с мужем Димой Клоковым. Сто лет назад. Все! Это был первый и последний мой такой вираж. После этого я и все мои мужья сказали: не будет этого, невер эвер, никогда, нам это не нужно. Мне пишут в соцсетях какой-то идиотизм: «Вы сейчас скрываете, а потом пойдете по всем шоу». Не пойду я ни на какое шоу вообще, и не будет в моем «Инстаграме*» никаких фоток с сюжетом «А мы такие счастливые», никаких семейных историй. Семья — это личная территория, в семье должна быть гармония, мир и счастье. И никаких лишних людей.
— Что для вас самое важное в отношениях с мужем, в семье?
— То, какой он человек. По крайней мере, я всегда ориентировалась именно на это. Потому что иногда человек подходит по всем пунктам — возрастным, материальным, творческим, а жить с ним невозможно ни дня. Для меня основное в мужчине не его заслуги перед бизнес-сообществом, творческим сообществом или каким-то еще, потому что с этими заслугами никто жить не будет. Так же, как и мой муж ни с какими моими заслугами не живет. Ему важно, какой я человек и как я в семье и дома себя веду, а не какие у меня «Золотые маски», «Хрустальные Турандот» или «Кумиры». Они в семейной жизни никак не пригождаются. И я даже не помню, где они лежат… Вот если человек нехороший, я с ним жить не стану.
— И уж тем более рожать от него детей… Ваша жизнь кардинально изменилась с рождением сына?
— Да. Но сейчас мне кажется, что Федя был всегда. Хотя до его рождения ощущения были необычные. Я не была готова к тому, что случилось в моей жизни. Но восприняла все как дар.
— Когда вы поняли, что ждете малыша, что почувствовали?
— Страх. Не было такого, как в фильмах: «О! Как прекрасно!» А до этого я вообще думала, что у меня приступ панкреатита. (Смеется.) Оказалось, начался токсикоз.
— Почему вы рожали в Греции?
— В моем возрасте, когда возникают такие жизненные ситуации, в первую очередь думаешь о медицине. И у меня был совершенно потрясающий врач, профессор, который защитил 150 диссертаций, читает лекции по всему миру и к которому очередь чуть ли не за год и при этом практически нереально попасть. Но я к нему попала! У него клиники в Лондоне, в Америке и в Греции. И он спросил: «Какую выбираешь?» Я подумала, что в Америку лететь далеко и мало ли что там, ну как-то я с Америкой на «вы», плюс нужна виза американская. С Англией тоже на «вы», она туманная, вечно плохая погода, и все очень дорого, если там долго быть. А Грецию я люблю — море, солнце, фрукты, тепло. И мы там самое прекрасное время застали, когда находились полтора месяца после родов. До конца октября там даже длился пляжный сезон.
— Вы всю беременность провели на Эгейском море?
— К сожалению, нет. (Улыбается.) Сначала этот врач вел всю мою беременность по телефону. Ему отсылались мои анализы, которые я делала в консультации, где была прикреплена. И врач меня все время торопил: «Быстрее, быстрее приезжай!» — а я не могла быстрее, потому что я подписала контракт на съемки в сериале «В шаге от рая».
— Какое знаковое название!
— Да! О беременности я узнала через неделю после подписания договора. Пути назад уже не было. И я подумала: «Значит, буду сниматься».
— Вы сообщили в группе, что ждете ребенка?
— В апреле я приехала на примерку, еще никто ничего не знал. А первый съемочный день назначили на середину мая. Снимали все в Питере, я там сидела до конца июля, с редкими перебежками в Москву к врачам и сразу назад, потому что у меня роль из кадра в кадр, не расслабишься. Группа о беременности узнала в июне, когда не узнать было невозможно, потому что я начала стремительно вырастать из костюмов. Мне их перешивали раза четыре-пять. Последние июльские дни съемок я даже на крупных планах везде была в верхней одежде.
— Никаких рискованных съемок не было?
— Нет. На меня вся группа не дышала, берегла, девочки-костюмеры приходили, каждый сантиметр мне перемеряли, сколько я прибавила, и успокаивали: «Ничего, не волнуйтесь, мы сейчас перешьем, пальтишко наденем в крайнем случае». Хотя потом уже и пальтишки были малы, остался один бежевый плащ, который и «доиграл» в этом фильме…
— Чего-нибудь особенного хотелось?
— Я жила все время в замечательном отеле «Гельвеция». Там есть потрясающее блюдо — куриные крылья в соусе, и я заказывала их каждый вечер. А дальше Юнис, хозяин этой гостиницы, распорядился, чтобы мне их просто носили в номер. И даже когда я после поездки в Москву возвращалась, уже стояли эти куриные крылья. Да, у меня эта беременность прошла под знаком куриных крыльев! (Смеется.) Ну а в Греции такая еда, что, конечно, хотелось всего! У них же совершенно сумасшедшая кухня. Даже их гирос, который считается уличной едой, типа шаурмы. Но когда ты приходишь в нормальный ресторан и заказываешь гирос, можно с ума сойти, там разные запеченные сыры с помидорами, с луком, с чем хочешь, это просто безумие, и я, конечно, не могла остановиться. Но в какой-то момент взяла себя в руки.
— Вашему старшему сыну Андрею 27 лет, младшему Феде — всего несколько месяцев. Такая огромная разница между детьми!
— Мне всегда крутили у виска: и когда я рожала Андрея, и сейчас, когда я рожала Федю. Сначала говорили: «Рожать в 18 лет? Ты что, с ума сошла?!» Теперь пишут в соцсетях: «Поздно! Всему свое время!» Я очень такие комментарии люблю. Ребята, а кто определяет это время, расскажите мне, пожалуйста! Вот кто?! Как его можно вообще определить? И когда мне пишут люди: «Рожать в таком возрасте — безумие!» — у меня один вопрос: а как вы считаете, если Бог посылает ребенка, его надо убить только потому, что тебе за сорок и ты боишься рожать?
— Беременность после сорока — это тяжело?
— Конечно, у всех по-разному. Поэтому я себя изначально готовила, что будет тяжелый процесс вынашивания. Когда я забеременела, подумала: «Маша, держись, это будет так тяжело, как тебе не снилось…» То есть я была готова к тому, что это очень сложно. Я каждый день просыпалась и думала: «Ну, еще не так, но, наверное, дальше будет хуже». Самый сложный период был июль — начало августа, до Греции. Июль — месяц съемок, я себя каждое утро поднимала и говорила: «Ну вот сейчас, наверное, уже тяжело». Потом вставала и понимала: «Нет, еще могу ходить. Еду на съемки». Но вот вечером состояние было очень тяжелым… А Греция абсолютно меня подняла. Если бы я осталась в Москве, я бы, наверное, лежала, из дома бы просто не выходила. А там я просыпалась, и все хорошо: у меня море, солнце, Пелопоннес рядом. Я же хотела успеть что-то увидеть. И мы ехали все время куда-то. Мы были на волшебном озере Вулиагмени, на острове Закинтос и много еще где. Конечно, Греция сделала свое прекрасное дело.
— Федя родился 30 сентября. Каким был этот день для вас?
— Все было очень странно. Мне тяжело дался уход близкого мне Марка Анатольевича Захарова. И буквально через полтора дня смотрения передач о нем и переживаний, что я не могу прилететь его проводить, я плавно перешла в роды. Так получилось: один важный для меня человек уходил, а другой приходил в этот мир. Все смешалось…
— Горе и радость, смерть и жизнь...
— Да. Когда все началось, я была ошалевшая. У меня роды вообще в этот раз были панические. Начались они с воскресенья на понедельник, и врач, ради которого я отправилась в Грецию, был за двести километров от Афин в своем загородном доме на море. В клинике нас с Андреем окружали пять каких-то греческих врачей, ни один из которых не говорил нормально по-английски. Я пыталась объяснить, что запрещаю со мной что-либо делать, пока не приедет мой доктор, ради которого я вообще тут. Андрей пытался звонить переводчику, чтобы как-то донести до них важную информацию, чтобы они не сделали мне общий наркоз и не увезли в операционную. Да, эти роды были экстремальными. Можно сказать, с перепугу я родила сама. Когда врач доехал, поздно было что-либо делать…
— Почему вы назвали сына Федей?
— Мне давно нравятся такие сильные мужские имена: Петр, Федор. Но тут даже вариантов не было, потому что «Федор» переводится как «дар Божий», а это про него. (Улыбается.) Был единственный вопрос: как это имя записать? А нужно огромное количество справок, и свидетельство о рождении не российское, и выписки из больницы, что ты родила, все эти документы требуется переводить на русский язык, заверять у юриста, потом апостилировать, то есть ставить международные печати апостиль. Так вот, с записью имени вышла канитель, потому что у них свои порядки. Нужно было сказать, как по-гречески ты его записываешь. А у них буквы «Ф» нет. Если писать обычно, имя звучало бы как Сеодор или Теодор. Больше всего на нашего Федора похоже старорусское имя Феодор. Мы так и записали, с греческой буквой «фео». В России все это нужно опять регистрировать. Это, конечно, такая муторная история.
— А как в русском свидетельстве написано?
— У него нет русского свидетельства о рождении, у него есть только российский загранпаспорт. И там он Феодор. Но все равно все его Федей зовут.
— Как вы жили в Греции после рождения сына?
— Много гуляли и даже один раз на море Федю вывозили. Еще у нас был балкон, и Федя почти все время спал на свежем воздухе.
— А кто вставал к малышу ночью?
— Все! (Смеется.)
— Как вы реагируете на слухи о том, что Федю рожала «суррогатная мать»?
— Просто смеюсь. Мне хочется спросить: дорогие ребята, а как вы себе это представляете? Вы думаете, что я какая-то иголка в стоге сена? «Она скрылась в Грецию!» Во-первых, в Грецию я уехала, когда скоро надо было рожать. Во-вторых, если у человека официальный декрет, вы представляете себе количество справок в России, количество справок в Греции, а все они еще и переведены, и юристом заверены, и апостилированы! То есть, по сути, меня обвиняют в афере в международных масштабах. Либо у них сложилась такая картинка, что я сбежала, эмигрировала в Грецию, чтобы меня здесь никто не видел без живота? Это бред, потому что меня все уже видели с животом — на тех же съемках. А журналисты все пропустили, а теперь сочиняют небылицы. Поэтому я журналистам сказала: ребята, я дам только одно интервью для того, чтобы развеять все эти идиотические мифы.
— Как прошел переезд в Россию?
— Я очень волновалась: перемена климата, самолет. Федя кричал в Греции последние две недели, по ночам плохо спал, в самолете, я переживала, будет еще хуже. А он идеально себя вел, все время полета спал. Он прилетел в Россию, приехал сюда, за город, и продолжал спать. То есть у него акклиматизация была такая — в спячку ушел. После греческого солнышка, где он был в полном активе, здесь Федя идеальный, спокойный ребенок.
— На кого он похож?
— Да на меня. (Улыбается.)
— Всех интересует, не потеряем ли мы актрису Марию Миронову после того, как она стала мамой?
— Не потеряете. У меня сейчас на канале «Россия» выходят два сериала: «Преступление» и «В шаге от рая». В начале следующего года выходит английский фильм, в котором я снималась в Лондоне. В конце декабря — «Холоп». А с февраля я начинаю сниматься в продолжении «Громкой связи». И у меня подписан еще один договор уже на апрель, я снимаюсь в фильме Влада Фурмана «Родитель».
— Не боитесь надолго оставлять сына?
— Я на экспедиции не соглашаюсь. Если они в дальнейшем будут, соглашусь ездить туда только с Федей и с няней.
— В одном нашем с вами давнем интервью вы говорили: единственное, о чем я жалею, — что мне не удалось сохранить одну семью на всю жизнь.
— Сейчас уже я не жалею! Вообще не жалею! (Смеется.)
— Наверное, у Бога свои планы.
— Да! Просто нужно спокойно и с благодарностью принимать все, что дарит жизнь. Мне кажется, это вообще основное…
