«Нам, балетным детям, казалось, что все остальные люди в мире неудачники, только мы можем чего-то достичь. И поэтому уходить было очень страшно. Я не хотела уже становиться балериной, но получить клеймо неудачницы и погружаться в этот опасный мир казалось страшнее», — рассказывает актриса Маргарита Аброськина.
— Маргарита, на большой экран выходит фильм Владимира Котта «Непослушник 2. Вспомнить все!». Как вы попали на этот проект?
— В феврале я ходила на премьеру первого «Непослушника», и от просмотра осталось хорошее впечатление. А летом вдруг раздается звонок, и мне предлагают сняться в продолжении. Очень хотелось поработать с Владимиром Коттом, так что я согласилась сразу. Признаюсь, получила огромное удовольствие от процесса. Я знала, что Котт отличается от многих режиссеров, которые эмоциональны, выплескивают много энергии на съемочной площадке. А Владимир даже в самой патовой ситуации все решает максимально быстро, спокойно и тихо. Не помню ни одного момента, когда бы на его лице отразилась тревога, недовольство или разочарование. Он говорит: «Дайте мне 37 секунд». Стоит, внимательно смотрит на все, и через 37 секунд появляется решение проблемы. На площадке очень комфортные условия: ты не отвлекаешься на посторонние вещи, не нервничаешь, концентрируешься на работе. Это необычно. Как правило, режиссеры находятся в творческих муках.
— Как вас принял уже сплоченный после первой части фильма коллектив?
— Довольно хорошо. Было полное ощущение, что я со всеми давно знакома. Мы часто все вместе сидели за обедом, общались. Юрий Кузнецов рассказывал про свою актерскую жизнь, про съемки и встречи с интересными людьми. Конечно, когда ты снимаешься с такими актерами, надо пользоваться моментом. Юрий Александрович очень внимательный человек, у нас с ним было не так много сцен, но он считал важным со мной познакомиться и пообщаться.
— А какой партнер за всю вашу актерскую карьеру больше всех запомнился?
— Елена Валюшкина. Мы с ней встретились на съемочной площадке в моем первом серьезном фильме — «Толя-робот». На Елену можно просто смотреть и учиться актерскому мастерству. Вообще, «Толя-робот» — моя первая качественная работа. Признаюсь, было сложно, потому что каждый выход на площадку давил огромной ответственностью, которую я, в принципе, сама на себя повесила. Очень боялась ошибиться, и были моменты, даже опасалась, что меня снимут с роли. Уже после съемок разговорилась с продюсером Сережей Корнихиным, он смеялся и говорил: «Почему ты так думала? Подошла бы ко мне и спросила. Да все было замечательно!»
— А с Александром Палем в «Толе-роботе» как вам работалось?
— Признаюсь, немного переживала перед встречей с Сашей. Он тогда «прогремел», все о нем говорили. Первая встреча на пробах вышла не такой, как я себе представляла, была какая-то неловкость. Но потом начались съемки, и все стало хорошо. Саша отличный партнер, актер со своей органикой, за ним очень интересно наблюдать. Вот у меня недавно в одном проекте были съемки с Александром Робаком, и я тоже испытывала страх перед встречей с ним. Александр — взрослый, маститый актер. А мне нужно играть его закадычную подругу, такого «братана». И это была довольно сложная задача. На площадке я старалась встать с ним рядом, почувствовать энергию, понять, как далеко я могу заходить на его территорию, потому что в кадре мне предстояло с ним тесно общаться. Когда с партнером в кадре соблюдается та же субординация, что и в жизни, это легко, никаких зажимов нет. А вот если требуется про субординацию забыть, переключиться сложно. Но мы устроили репетицию, сняли дубль, потом Робак подошел ко мне и предложил кое-что поменять в сцене. И все, контакт произошел! Я расслабилась и почувствовала, что это мой «братан» — Александр Робак.
— А как вы вообще относитесь к советам коллег на площадке?
— Ненавижу советы! Но когда советует Робак, который точно знает побольше, чем ты, хочется прислушаться. Впрочем, у меня нет такого: вот, звезда мне посоветовала, и это обязательно нужно выполнить. Я слушаю, анализирую и, только если понимаю, что предложение правильное, интересное, принимаю его. Есть коллеги, которые просто очень любят советовать. Я вежливо благодарю за помощь и делаю по-своему.
— Маргарита, в одном интервью вы сказали, что сериал «Регби» стал для вас самым сложным проектом.
— Не знаю, будет ли у меня еще работа со ста десятью съемочными сменами, где в течение года ты живешь не своей жизнью. Я, конечно, не превратилась в Настю, но заметила, что начала говорить фразами моей героини, реагировать и двигаться, как она. И избавиться от этого было довольно сложно. А еще непросто было сниматься в холодную погоду, когда на улице минус десять, дует сильный ветер, а ты вынужден быть на поле по 12 часов. Конечно, по мере возможности меня старались утеплить, но все это в какой-то момент переставало работать, и я не чувствовала то ноги, то руки, а один раз у меня в кадре замерзло лицо. Я произношу монолог и понимаю, что не двигаются ни губы, ни подбородок, ни язык. Помощник режиссера говорит в рацию: «У Риты замерз рот, отогреваем рот Риты». Мне дали горячий чай, я массировала губы руками.
— Вы не заболели после этих съемок?
— Я болела коронавирусом. И как только тест показал отрицательный результат, сразу вышла на площадку. Но это было ошибкой, потому что я полностью не восстановилась, и начались ангины. За время съемок я лечила горло пять раз. Выходила на площадку с температурой 38, пила антибиотики. Помню, как рыдала накануне сложной сцены. Мне казалось, что я выйду на смену — и все, упаду. На улице было минус 27 градусов, я болела, а предстояло сниматься в осенней одежде. Режиссер говорил: «Рита, мы тебя утеплим». А я звонила маме и плакала в трубку: «Я боюсь умереть, я только боюсь умереть». Но потом выходила на площадку, снималась и не умирала. Мама писала мне сообщения, звонила, переживала. А я ей потом перезванивала и спрашивала: «Мама, что случилось?» Вот всегда у меня так происходит: вначале очень сильно боюсь, а во время съемок меня отпускает. Мол, уж раз попала сюда, надо работать и не думать ни о чем.
— Маргарита, вы с детства профессионально занимались художественной гимнастикой, потом балетом. Актрисой, получается, не мечтали стать?
— Когда я была совсем маленькой, всем говорила, что буду голливудской звездой, но сначала — олимпийской чемпионкой, ведь я тогда уже занималась гимнастикой. Потом план изменился. Сначала — танцевать в Большом театре, а после этого стать актрисой. То есть в голове всегда была мысль об актерстве. Не везде я дошла до тех целей, которые себе изначально ставила. Ну и слава богу.
— Вы были очень хорошей гимнасткой, показывали высокие результаты, но ушли из профессионального спорта в балет. Почему?
— Из гимнастики я ушла не по своему желанию. У меня действительно были очень высокие результаты, я почти всегда оказывалась на первых местах. Ирина Винер взяла меня к себе в команду в юношескую сборную. Но потом нам с мамой сказали, что с пятого класса мне нужно уйти в экстернат и три года посвятить только гимнастике. С 15 лет я должна была уже участвовать в Олимпиаде. Я, конечно, очень этого хотела и мечтала о серьезных соревнованиях. До Винер я занималась с Екатериной Сергеевной Сиротиной, она довольно известный в мире тренер по художественной гимнастике. Но Винер дала мне другого тренера. И это стало большим стрессом. Новый тренер была во мне не сильно заинтересована, потому что вкладывала силы в другую гимнастку, с которой занималась много лет. А потом мама узнала, что происходит на сборах: девочек не жалеют, заставляют тренироваться с высокой температурой и тому подобное. Очень много случалось жестких историй. А у меня тогда уже начались проблемы со спиной. Мы поговорили, мама мне объяснила, что сейчас, пока я юна, проблемы со здоровьем не столь очевидны, но с возрастом ситуация ухудшится. И предложила найти какое-нибудь похожее занятие, не такое травмирующее. Наверное, если бы я продолжала тренироваться с Екатериной Сергеевной, я не ушла бы из спорта, и мама бы меня поддержала. Но тут я решила: «Хорошо, давай попробуем». У меня был хореограф на гимнастике, которая считала, что я очень одаренная, мне нельзя это забрасывать. Она предложила пойти в Академию хореографии при Большом театре. Это одна из лучших мировых школ балета, которая готовит звезд. Конкурс был сумасшедший, дети приезжали со всего мира. Я сказала, что к творческому конкурсу буду готовиться сама. Просто пришла со своей любимой песней Элтона Джона, мне ее поставили, и я начала танцевать то, что умела. Это было очень странно для приемной комиссии. Но меня взяли.
— И вы стали мечтать о большой сцене…
— Поначалу мне было очень интересно, я с восторгом смотрела спектакли в Большом театре. Божественный мир, где на сцене происходит общение между людьми и Богом. А оказалось, все совсем не так. Я стала замечать то, что происходит за кулисами. И некоторые ситуации травмировали мою детскую психику. Все мои иллюзии относительно балета постепенно разрушились, и мне уже стало не так интересно всем этим заниматься. Еще два года я себя уговаривала учиться в балетной академии.
— Так сильно разочаровались?
— Да. Но в академии в твою голову закладывают убеждение, что если ты вдруг не смог в балете, то жизнь кончена. Нам, балетным детям, казалось, что все остальные люди в мире неудачники, только мы можем чего-то достичь. И поэтому уходить было очень страшно. Я не хотела учиться, не хотела уже становиться балериной, но получить клеймо неудачницы и погружаться в этот опасный мир казалось страшнее. И тут мне повезло, я сильно выросла! На следующий год начинались дуэты, мальчики должны были поднимать девочек. А как они меня поднимут, если я всех их выше? И я подумала: «О, то есть я не неудачница, я просто высокая». И под таким веселым предлогом, абсолютно счастливая, ушла из балетной академии. Мы с мамой думали: чем заниматься дальше? И решили пойти туда, куда я хотела с самого детства, — в театральную школу.
— То есть все-таки это была заветная мечта?
— Да. После школы я очень хотела поступить в ГИТИС. Это была такая маниакальная мечта — либо ГИТИС, либо ничего. И когда я не прошла третий тур, сильно страдала: ездила на троллейбусе по городу, глядела в окно и рыдала. Но потом поступила в Щепкинское училище, и все страдания закончились. Позже я поняла, что важно, какой ты и чего хочешь, а не в каком институте учишься.
— Вы родились и выросли в Москве, окончили московский театральный вуз. А как оказались в труппе Александринского театра в Санкт-Петербурге?
— Сначала мне казалось, что все произошло случайно, но сейчас понимаю, что это не так. В тот год, когда мы заканчивали «Щепку», Александринский театр объявил набор актеров. Мы с однокурсниками посидели, подумали и решили, что нам надо всем курсом туда ехать. Дело в том, что у нас 80 процентов ребят были из регионов. И, по сути, им все равно, где жить и работать — в Питере или в Москве. И вот после дипломного спектакля мы все вместе отправились на поезде в Питер. Признаюсь, я поехала просто за компанию. Переезжать никуда не собиралась: у меня в Москве семья и друзья. Но на конкурс пошла, чтобы попробовать свои силы и обкатать программу перед просмотрами в московских театрах. Мы все выступили со своими номерами и уехали обратно. А потом мне звонят: «Здравствуйте, это вас беспокоят из Александринского театра». Я не поняла, почему мне звонят, подумала, может, забыла там что-то... И вдруг слышу: «Валерий Владимирович Фокин приглашает вас на второй тур». Тут я уже как-то более серьезно на все это посмотрела: Фокин? Ну, надо ехать, когда я еще Фокину покажусь? В общем, меня взяли в театр. Перед подписанием договора надо было пообщаться с Валерием Владимировичем лично. Помню, захожу в его огромный, невероятно красивый кабинет с дубовым столом. И он спрашивает: «Ну что, ты остаешься в Питере, будешь работать в театре? Мне нужен ответ сейчас».
— И вы сказали «да»…
— Именно так. В этом красивом кабинете я стояла и думала: как интересно у меня жизнь складывается, какие приключения! В Александринском театре я прослужила четыре года. И честно скажу: в плане актерских навыков эти четыре года мне дали больше, чем четыре года обучения в институте. Да, было сложно. Я все время моталась между Питером и Москвой. Пыталась усидеть на двух стульях: сниматься в кино и играть в театре. Но Фокин требовал, чтобы на первом месте стоял театр. И тут у нас возник конфликт интересов. В результате Валерий Владимирович вызвал меня к себе и спрашивает: «Ты же в кино хочешь?» Я ответила: «Хочу, но театр люблю». А он: «Успеешь. Может быть, мы еще встретимся». И отпустил. Мы с ним расстались на очень хорошей, позитивной ноте.
— А в каком-нибудь московском театре вы уже не хотели работать?
— После ухода из Александринки у меня было не то что отторжение, а как будто с меня сняли какие-то оковы. И мне стало легко и свободно. Раньше из-за театра я отказывалась от многих проектов. А сейчас могу выбирать и спокойно сниматься. Было такое, что я говорила: «Да, театр — это уже не мое, мне интереснее кино». Но сейчас думаю: вот как кино в какой-то момент стало мне интересней театра, так и театр может открыть для меня новые горизонты. Посмотрим!
