«Совместная жизнь Анжелики Варум и Леонида Агутина дала трещину. Звездная пара находится на грани развода». Статьи с такими заголовками то и дело появляются вот уже два года подряд. «7Д» решил прояснить ситуацию, расставить точки над «i» и отправился в гости к супружеской чете. Анжелика и Леонид любезно согласились на интервью и впервые распахнули двери своей заокеанской квартиры в Майами.
— Анжелика, Леня! Почему с таким упорством последние два года курсируют слухи о вашем разводе?
Леонид: Раньше хоть давали такие заголовки: «Варум и Агутин расстались?» Ставили вопросительный знак. Это такой хитрый прием — не придерешься, вроде знак вопроса — разошлись или нет, непонятно. А тут в одном новом журнале нас на обложечку поместили и вынос дают: «Развелись!» С восклицательным знаком, внаглую утверждают! Мы понимаем, что журналистам нужно о чем-то писать. Вот и придумывают себе. А развод — это история громкая, всегда привлекает внимание.
Анжелика: Мы с Леней в таком жанре работаем — мы же как герои «мыльной оперы». Ну что смотреть «мыльную оперу» про то, как муж и жена замечательно живут вместе 10 лет. Это же невозможно! Все вместе да вместе!
— Ну, вообще-то, конечно, прожить 10 лет вместе супругам трудно.
А.: Почему? Если бы было трудно, мы бы не жили!
Л.: Да проще пареной репы — поругались, помирились.
— Но вы же не будете спорить с тем, что супружеская жизнь — это сплошные компромиссы.
А.: Таких серьезных компромиссов я не припомню. Лично мне сложнее всего было перестраиваться в работе под Ленино лидерство — я всегда была сама себе хозяйка. Вступать в спор, конфликт и соревнование женщине с мужчиной нелепо. А принять роль ведомого — сложно.
Л.: Меня, конечно, брутальным и деспотичным не назовешь, плеткой женщин не гонял, не бил, но я всегда был таким начальником, главным, мое слово — первое и единственное. Другие позиции для совместной жизни не принимал. В нашем союзе с Анжеликой я пересмотрел многое. Потому что считаю свою жену человеком умным, талантливым, взрослым, самостоятельным, имеющим свой голос — далеко не последний, свои идеи, порой лучше моих, намного интереснее. Жизнь меня быстро во всем этом убедила. Я прислушиваюсь к ее мнению, мы с ней равноправные составляющие. Но все-таки для меня это компромисс.
— Значит, приходится с чем-то мириться?
А.: Конечно, я, например, с трудом выживаю в Ленином температурном режиме. Я сплю в теплой спальне, а Леня — в холодной.
Л.: И я к жене на свидания хожу. Видите, какая у нас интересная жизнь.
— Как это — на свидания?
Л.: Мы с Анжеликой не следуем определенным стандартам: супруги должны спать дружно в одной постели. И если я хочу поспать, иду в специально оборудованную комнату с кроватью, открываю настежь окна, закрываю дверь. Мне нужно, чтобы было темно и холодно, как в гробу. Тогда я нормально высыпаюсь. Анжелика, мой цветочек, в таком морозе выдерживает в лучшем случае минут 15. Зачем же свидание портить такими ужасами? Для того чтобы мой цветочек чувствовал себя замечательно, не завял, надо создать для него благоприятную температуру.
А.: На гастролях мы принципиально живем в разных номерах.
— Так, может, из-за того, что вы стали селиться в разных номерах, и пошла молва о вашем разводе?
А.: Мы всегда селились в разных номерах. Это просто необходимо при нашем графике. Допустим, Леня прилетает на наш общий концерт утром, ночь не спит, ему надо днем отдохнуть, а я прилетела в этот город раньше, чем он, уже выспалась, мне хочется смотреть телевизор, заниматься какими-то своими делами.
Л.: Бывает, нам дают большой номер типа «люкс», в котором мы живем. А рядом с этим «люксом» — маленький такой номер, и туда я ночью ухожу спать.
А.: Это могут понять наши ровесники, те, у кого уже есть определенный уровень усталости, крепкие, надежные отношения в семье. А кто пишет о поп-музыке? Молодые журналисты — 20-летние дети, и у них это вызывает шок — как это Варум и Агутин живут в разных номерах, это же немыслимо!
Л.: Не живут, а спят — это разные вещи. Причем спят именно в смысле сна.
А.: А ходят на свидания — это в смысле свидания. (Смеются.)
— И часто вы ходите к жене на свидания?
Л: По мере поступления предложений с обеих сторон… (Смеются.) Вообще у нас с Анжеликой разное давление. У меня чуть повышенное, у Анжелики — чуть пониженное. Поэтому-то потребности наших организмов отличаются. Но люди не могут быть сходны во всем, такого не бывает. Мы как-то пару раз поспорили с ней по поводу температуры, потом поняли, что это бессмысленное занятие. Если организм просит, то уже поделать с этим ничего невозможно. Но если представить себе, что это мелочи жизни, тогда с этим проще жить, просто не обращая на это внимания. Главное, что в основном мы очень близки. И жизненное мировоззрение, основополагающее, у нас одинаковое.
— Вы ревнуете Анжелику, она ведь очень красивая?
Л.: Конечно. Она, правда, не дает поводов, но все равно ревную. Поехала на концерт в какой-то город, что-то не звонит. Вначале ничего — первые полдня терплю, а потом начинаю быстренько обзванивать ее директоров, администраторов, узнаю — что, где, как. А мне говорят: «Она устала, спит сейчас». Я успокаиваюсь: «Ну ладно, хорошо».
А.: И я очень ревнивая. Ревную к любому взгляду, к любому слову. Буду сидеть думать, мучиться, подозревать и ждать, когда он объявится, но никогда не позвоню первая. И еще я жутко обидчивая.
Л.: Представляете, в какой атмосфере я живу!
— А что было бы, если бы вы не встретились?
А.: Я бы точно не вышла замуж, и вряд ли у меня был бы ребенок. Никогда не хотелось под венец и никогда не задумывалась о детях. Я дожила до 27 лет, и мне казалось, что это полная ерунда: какой-то человек — супруг — ходит рядом, все время со своими дурацкими идеями, думает, что он главный, и зачем мне это надо? Я сама себе хозяйка, кошка, которая гуляет сама по себе. Совершенно не видела смысла в браке.
— Значит, Леня все-таки переубедил вас?
А.: Он не переубеждал. Он просто появился. Леня еще не знал, что он будет моим мужем, я долго ему об этом не говорила, думала, сам, наверное, догадается. Догадался... года через полтора.
Л.: Я туповатый попался, долго догонял, что мне нужно сделать этот шаг. Но подозревал что-то неладное. Чувствовал, что меня втянут в такое! Я тоже дорожил своей свободой, не связывал себя ни с кем никакими обязательствами, никакими узами, хотя у меня уже и ребенок был. (Моей старшей дочери Полине сейчас 12 лет, она живет со своей мамой и отчимом в Италии.) Я понимал, что мне надо о ком-то заботиться — во мне проснулось это мужское желание. Пытался создать семью с мамой Полины — не получилось. Все равно перевешивал весь этот рок-н-ролл, вся эта музыка. Подсознательно я чувствовал, что назревает что-то такое, что изменит мою жизнь.
Но я стеснялся проявить какую-то инициативу: мы с Анжеликой уже ездили вместе на концерты, я даже приглашал ее куда-то — пойти в бильярд поиграть. «Я тебе покажу, как гоняют шары настоящие мужчины». Рассказывал ей анекдоты, стоял на голове, уже вроде бы как ухаживал. Но этот шаг вперед, серьезный, сделать было страшно. Я вдруг почувствовал, что для меня это очень важно. А когда почувствовал, то тут малька сдрейфил. Мы уже спели вместе песню «Королева», уже ездили на совместные гастроли, а еще не были ни мужем и женой, ни любовниками. Эти полгода, которые мы таким образом существовали, слухи нас просто прессинговали. В газетах уже случилось все — у нас еще ничего. А потом, когда у нас случилось все, мы спрятались от всех в съемной квартире. О нас знали только папа Анжелики и мой водитель, даже нашим директорам мы ничего не сказали. Не хотели, чтобы кто-то спугнул нас.
— И сколько вы там прятались?
Л.: Несколько месяцев. Мне, например, звонил мой директор в 10 утра и говорил: «Ну, вставай, лежебока». Я отвечал: «Да я уже в городе давно, вот тут езжу по делам». Он удивлялся: «По каким делам? Я тебя, что ли, не знаю, в 10 утра ты уже что-то делаешь? Не говори ерунды». Так приходилось обманывать даже своих директоров. Потом уже, когда Анжелика забеременела, я решил: «Ребенок мой, и если продолжать говорить, что мы вместе не живем, то кто отец ребенка? А этого я уже не потерплю. Поэтому выходим из подполья: была не была, что бы ни случилось, пусть все говорят что хотят».
Кстати, когда я понял, что отпираться уже дальше некуда и что все предрешено, у меня в семье Анжелики появился очень хороший союзник — наша Люба (жена Юрия Варума. — Прим. ред.). Любе все давно стало понятно. Когда Анжелика сбегала ко мне на свидания, я за ней заезжал, Люба отводила меня в сторону со словами: «Я не буду задавать тебе лишних вопросов и не буду говорить тебе никаких напутствий. Ты все делаешь правильно — давай». Так что она была единственной, кто поддерживал меня в моих скромных трепетных начинаниях.
А.: А мой папа смотрел на все с опаской. Конечно, он безумно уважал Леню как профессионала за то, что тот делает в музыке. И у него не было никаких сомнений по этому поводу. Но муж-музыкант или даже бойфренд-музыкант! Особенно рок-н-ролльщик! Папа переживал.
Л.: Имеется в виду рок-н-ролльщик по духу, вне зависимости от выбранного музыкального жанра в творчестве.
Помню, как начиналось наше знакомство. Я приехал в дом к Варумам с бутылкой коньяка, с цветами и предложил попробовать записать вместе песню. Цветы предназначались Анжелике, бутылка была дружно выпита с Юрой, при этом с Анжеликой мы пообщались только так — «здравствуйте-здравствуйте». На этом общение закончилось. С Юрой мы как засели на всю ночь — с разговорами, с музицированием. Нам понадобилось три минуты, чтобы понять, что мы уже неразлейвода. Вы же понимаете, как важно было для меня договориться с тестем — хотя в тот момент непонятно было еще, что он окажется тестем. Сдружиться с отцом любимой девушки — это главное.
А.: А сколько они говорили о политике!
Л.: Да обо всем. И до сих пор говорим с удовольствием, и беседы бывают очень долгими. Юра на меня очень сильно повлиял. Ибо музыка и стихи рождаются из твоего общего жизненного багажа, а не просто из конкретных нот, слов или приемов. Я называю его рюкзачком, из которого достаются вовремя, когда тебе это нужно, какие-то ассоциации, эмоции и тексты. Большое количество ценной информации для этого рюкзака дал мне Юра.
— Анжелика, а как Ленины родители восприняли ваш союз?
А.: Леня привел меня знакомиться с родителями — мы сидели на кухне, и он что-то оживленно рассказывал. Он очень хороший рассказчик — это меня в нем покорило сразу. Правду говорят: женщины любят ушами. Его можно слушать круглосуточно. Я же молчун и профессиональный слушатель. И, честно говоря, за всю жизнь мне приходилось выслушивать столько всякой ерунды, а тут такой талант! И вот сижу, слушаю, и мне все жутко интересно. Людмила Леонидовна смотрит на меня, поворачивается к Николаю Федоровичу и говорит: «Господи, посмотри, как она его слушает». Это было так трогательно.
Л.: Мама у меня учитель начальных классов, человек очень добрый, удивительного такта, воспитания и образования. Ей далеко не все нравилось в тех девушках, которых я выбирал. Но она всегда оставалась толерантной и старалась не влиять на меня. Ни разу в жизни она не сказала «ты не должен» или «это не твое». Она могла своим молчанием или отсутствием комментариев показать, что для нее мой очередной «выбор» не является чем-то серьезным. Но тут, конечно, с мамой произошли изменения. Она вдруг влюбилась в невестку по-настоящему. Сейчас даже я меньше с мамой разговариваю по телефону, чем Анжелика. Я жутко этому рад, потому что часто просто не нахожу сил поболтать с ней. А мамочке же хочется знать про все события. И я так счастлив, что у моих девочек между собой полный контакт и абсолютное взаимопонимание. В общем, все сложилось прекрасно: Анжелика нашла общий язык с моими родителями, а я с удовольствием вошел в ее семью — как к себе домой попал.
А.: Только пришлось учить его есть мясо. Он пришел к нам вегетарианцем, причем бескомпромиссным.
Л.: Я просто равнодушен к мясу. На самом деле, когда я служил в армии на погранзаставе, приходилось есть много всякой невкусной еды, которая вставала поперек горла, и я очень долгое время в принципе не мог видеть мяса. Но вот я попал в семью…
А.: А мясо в семье готовили вкусно и с удовольствием…
Л.: Я вдруг понял, что если здесь не есть мяса, то можно умереть с голоду. Поэтому просто пришлось. А потом вошел во вкус. Вообще моя жена очень вкусно готовит.
А.: У меня восхитительно готовила бабушка. Помню, как я сбегала из школы со 2-го урока к ней на вареники — с картошкой и шкварками. Я наедалась этих вареников и несколько часов спала на диване. К 8-му классу я превратилась в аппетитную рубенсовскую девушку с роскошными «окорочками». Похудеть удалось только после школы. Но все равно без мяса и яиц я не жилец.
— У вас в семье есть какое-то распределение домашних обязанностей?
А.: Особенных договоренностей нет, но дежурный по кухне в основном я. Получаю от этого огромное удовольствие. А вот со стиркой терпеть не могу возиться. Когда на втором году совместного проживания я застирала очередные пять любимых рубашек Лени, он понял, что заниматься этим делом будет только он. И у него получается. Я к стиральной машине не подхожу. У меня всегда все линяет, садится, путаю программы — и все! Хроническая история. Когда Леня на гастролях, к вещам не прикасаюсь, жду мужа домой.
В остальном бытовые хлопоты мне не в тягость. Мне нравится наша московская квартира. Но больше всего обожаю наш дом в Майами — мне там тепло и уютно. Пять лет назад Леня записывал совместный альбом с Алом Ди Меолой (легендарным американским гитаристом. — Прим. ред.). И мы поехали в Америку — Леня работать, а я поддержать его. Мы жили в Штатах около месяца, сняли квартиру — и я просто влюбилась в Майами. Я поняла, что это мой рай, предел мечтаний. Когда ты выходишь на балкон и у тебя вид на океан, и этот океан в десяти шагах от тебя. Через год мы купили квартиру на побережье.
Л.: Есть Майами Южный и Северный. В Южном Майами на пляже лежат фотомодели, начинающие актеры, музыканты, там тусовка, ночные клубы, всякие модные магазины, знаменитая улица Оушен-драйв, где вечером не протолкнуться, куча ресторанчиков, отовсюду гремит музыка. Но жить в этом туристическом районе невозможно — там шумно, людно, беспокойно. Мы же с Анжеликой выбрали Северный Майами. Мы хотим какого-то успокоения: выехать на теннис, забрать дочку из школы, сходить на пляж, посидеть у себя в кабинете за клавишами, пописать музыку…
— Ваша дочь Лиза уже третий год живет в Майами. Учится там в школе. Как вы вообще решились на этот эксперимент?
А.: Поскольку у нас с Леней довольно плотный гастрольный график, Лиза очень много времени проводит с бабушкой и дедушкой — они являются в нашей семье основными воспитателями, а мы — основными кормильцами. Как-то Лиза с дедушкой Юрой, бабушкой Любой и моим братом Мишей поехали в Америку отдыхать, у папы начались там проблемы со здоровьем, и им пришлось остаться на некоторое время. А потом пожили немножко — привыкли, понравилось. И прижились! Во-первых, подходит климат — и папе, и Лизе. Кто же не любит тепло? Лизка в свое время часто простужалась, и врачи советовали вывозить ее хотя бы два раза в год на море. Лизе было 5 лет, когда она стала жить в Майами. Через несколько месяцев ее нужно было отдавать срочно в школу хотя бы в подготовительный класс, чтобы не упускать время. И мы отдали. Школа понравилась. Мы с Леней прилетаем туда два раза в год и сидим с ней зимой полтора-два месяца, и потом еще месяц летом. Осенью у нас каждый год тур по Штатам. И после тура мы остаемся недели на две. Такой сложился график, пока он нам нравится.
Получается, что сейчас мы общаемся с ребенком гораздо качественнее, чем раньше. Мы приезжаем надолго, и нам не надо торопиться на выступление в Москву, на концерт в Ашхабад. Я никогда не забуду, как прилетала с гастролей, в полуобморочном состоянии добиралась до нашего подмосковного дома в поселке Крекшино, где Лиза жила с дедушкой и бабушкой Любой. Не было ни сил, ни энергии. И вот сижу, вроде в эти куклы играю, ребенок соскучился, а я начинаю засыпать на ходу. Лиза кричит: «Мама, не спи. Ну поиграй со мной». Это был кошмар! И ребенок страдал, и я. А сейчас мы выделяем время — прилетаем и проводим с ней с утра до вечера целые дни.
— Сколько было Лизе, когда вы возобновили гастрольную деятельность?
— До четырех месяцев я кормила ее грудью. Выезжать на гастроли стала, когда ребенку было полгода, сначала на один день, потом на два… Лизу я оставляла на Любу. С бабушкой нам, конечно, повезло. Есть мамы-любители, а есть мамы-профессионалы, вот она — мама-профессионал. Она человек, для которого дети — это все.
— А как Люба вошла в вашу семью?
— Когда мне было 16 лет, папа познакомился с Любой. Они работали вместе в коллективе Леонтьева, Люба танцевала, а папа был художественным руководителем. Через 4 года они поженились.
Так получилось, что папу в детстве я вообще не помню: он все время пропадал на репетициях, на концертах, на каких-то бесконечных гастролях. У меня этот тандем — «мама с папой» — в памяти не сохранился. Наверное, они просто слишком рано встретились. Им было по 18 лет, когда я родилась. Строить семью в таком возрасте, не имея опыта, очень сложно, если не сказать невозможно. Они расстались, когда мне было 10. Я жила с мамой, но связи с папой никогда не прерывала. Когда в маминой жизни появился мужчина, я восприняла это с открытым сердцем, потому что для меня восстановился баланс в семье. Мама вышла замуж вскоре после развода. У папы были легкие увлечения, но меня он так любил и у нас был такой уровень взаимопонимания, что ни одна его очередная девушка не могла повлиять на наши отношения. Я была вне конкуренции, а для ребенка это самое главное.
— Как складывалась карьера вашей мамы после развода?
— Мама закончила музыкальную карьеру, когда разошлась, потому что в основном все держалось на папе — он был музыкальным руководителем их ансамбля. Она попробовала какое-то время петь, потом ей все это надоело, и она поступила в Киевский театральный институт, окончила его по двум специальностям — режиссура и актерское мастерство. И достаточно долго работала во Львове — у нее был детский театр. А потом в городе упразднили все русские школы и, соответственно, русский театр. У мамы никогда не было проблем с украинским языком, но она заняла принципиальную позицию. И я перевезла ее в Одессу. Она плавно перетекла в статус человека отдыхающего.
— А в каком возрасте вы приехали в Москву из Львова?
— В 17 лет, сразу после школы. Папа звал меня к себе. К тому времени он уже работал с Леонтьевым. Папа показал ему несколько своих песен, сделал аранжировки, Валерию Яковлевичу они понравились, и он предложил папе место художественного руководителя в своем коллективе. Репетиционная база Леонтьева располагалась в Москве, и папа снял здесь квартиру. Я с радостью переехала к нему. Во Львове я успела поработать в местном кукольном театре. Мы ездили со спектаклями по Украине, у меня было даже несколько музыкальных номеров. С моим другом Гришкой мы в две гитары песни пели.
— Анжелика, мама не отговаривала вас от сцены?
— Мама была «за». Она хотела, наверное, прежде всего, чтобы я реализовала себя.
— Лиза пойдет по вашим стопам?
— Пока непонятно. У нее хорошие актерские задатки. Так, как наигрывает обиду Лиза, не наигрываю даже я. Ее пока по возрасту не берут в театральный кружок. Ей сейчас только 8 лет исполнилось. Но, по-моему, она уже готова. Мы хотим взять преподавателя по музыке — папа на этом настаивает.
— Как ваша дочка адаптировалась в Америке? Она ведь не знала английского языка?
— Она схватила английский язык очень быстро, через три месяца уже худо-бедно общалась с одноклассниками. Мы отдали ее в частную школу, где учатся только американские дети. Наш папа Леня обладает лингвистическим талантом, и Лизка пошла в него. Есть дети, которые с трудом адаптируются, они путают русские и английские слова. Ничего подобного с нашим ребенком не произошло: русский — это русский, английский — это английский. Конечно, у нее немножко сужается словарный запас в русском языке, но мы сейчас пытаемся это наверстать. Она занимается русским с педагогом раз в неделю.
— Дорого обходится обучение?
Л.: Мы можем себе позволить оплачивать эту школу. Мы не потянули бы элитную платную школу в Москве — в Америке это на порядок дешевле. Это парадокс. В свое время казалось, что отправить ребенка учиться за границу могут позволить себе только олигархи. Ничего подобного. По сравнению с людьми, которые серьезно зарабатывают в нашей стране, мы с Анжеликой, конечно, просто дети. Когда мы узнавали расценки в платных школах Москвы, у нас волосы вставали дыбом. Непонятно, чему там такому научат!
Главное, чтобы дети получали любовь, чтобы у них каждый день был праздником. И тогда знания будут им в удовольствие. У Лизы в школе проходил концерт, там все классы показывали какие-то сценки. Как они галдели, как шумели! Но никто им подзатыльников не давал, никто на них не орал!
Я вспоминаю свое детство… Я был хорошим учеником. Мне в свое время повезло с педагогом по музыке. Марина Владимировна такая единственная в нашей музыкальной школе была. Я смотрел на соседние классы с ужасом. Не так сыграл на пианино или скрипке — получай по рукам или по башке. Как в такой обстановке может находиться маленькое создание? В постоянном страхе? Так и вырастают люди с комплексами.
А.: Взрослым нельзя подстраивать детей под себя. Вот нам удобно, чтобы вы не галдели, — и вы не галдите. А им надо выкричаться, побеситься, побегать, повеселиться. В Лизиной школе понимают, что детей нельзя зажимать и ущемлять.
— Как Лиза общается с дедушкой и бабушкой — наверное, вьет из них веревки?
— У нас только бабушка податливая, но, если она чувствует, что ей садятся на голову, может поставить на место. Из деда нашего веревки не повьешь и из Миши тоже. Кстати, у Миши с Лизой такая любовь, такой уровень взаимопонимания! Мишка не просто имеет право голоса, он очень влиятелен в семье. Когда он родился, я поначалу ревновала. Несмотря на то что мне на тот момент было уже 20 лет. Но мы очень сблизились с ним, когда семья переехала в Америку. До этого Миша учился в Сиднее, мы хотели, чтобы у него был хороший английский. Он проучился там полтора года, а родители наезжали к нему постоянно. Мы с Леней тоже отдыхали в Австралии, даже дом там купили, но потом выяснилось, что все-таки это слишком далеко — и летать тяжело, и климат там совсем другой. Эти перелеты Москва—Сидней наносили такой удар по иммунитету. Все-таки адаптация в Майами не такая сложная. В Америке Мишка окончил школу, поступил в университет на финансовый факультет.
— А чем занимается ваш папа за океаном?
— Папа изредка пишет для меня песни, но в основном занимается домом. Настоящий отец семейства.
— То есть его теперь можно приводить в пример зятю. Или вы, Леня, уже превратились в настоящего отца семейства?
Л.: Чем взрослее становится Лиза, тем больше я могу ей дать. Когда она была совсем маленькая, мне доверяли только одно: держать ее на руках столбиком, если она икала. Почему-то у меня она прекращала икать. Доверяли еще подкидывать под потолок. Ей нравилось летать самолетиком. Но вот «дочки-матери» я уже не осилил. Вырубаюсь на первых минутах этой игры — это для меня лучше любого снотворного.
Я искренне завидую людям, которые могут в 40 лет продолжать ползать на коленях с детьми, целыми днями с ними возиться. Все что угодно сделаю для своего ребенка, помогу организовать детский праздник, закупить продукты, накрыть на стол, позаниматься английским, сыграть в компьютерную игру, поплавать… Но только не «дочки-матери»! Слава богу, Лиза меня понимает! И, слава богу, у нее есть мама, которая играет в куклы. А у мамы двое детей — Лиза и я.
