Поэтом и композитором Константином Арсеневым были созданы десятки хитов, которые распевала вся страна: «Женское счастье», «Крыса-ревность», «Влюбленный и безумно одинокий», «Дальнобойщик», «Танго втроем»,«Незаконченный роман» и многие другие. Это удивительно, но практически каждый российский артист работал с Арсеневым. А сам он когда-то вышел на свою стезю совершенно случайно. Мы поговорили с Константином о его удивительной судьбе и творческих планах, которые продолжаются.
— Константин, пожалуй, в вашей биографии меня больше всего удивляет, что вы ничего не делали «специально». Вот сколько этих историй, когда поэты и композиторы обивали пороги артистов, рассылали кассеты и никто ничего не брал. У вас же как-то все само собой... И вы даже не сразу поняли, что это ваше призвание...
— Да, наверное, впервые я задумался о том, что могу сочинять песни, когда мне было 12 лет. Я учился в школе, после 9-го класса мы поехали «на картошку», тогда были такие мероприятия. Разумеется, после праведных трудов вечером отдыхали у костра, парни играли на гитаре, пели. Играли хорошо, а вот песни, которые они исполняли, мне показались не очень. Но при этом все ребята подпевали. Я подумал: «Тоже могу сочинить что-то такое, и даже лучше». И когда попробовал, уже мои песни стали исполняться, они популяризовались, пошли по городам и весям. Потом мне знакомые рассказывали, что слышали их в разных местах. Но тогда я к этому не относился серьезно и, конечно, не думал, что это может стать профессией. После учебы, как все, пошел в армию. Когда вернулся в 1987 году, на дворе стояло глухое перестроечное время. Я немного растерялся, не понимал, в какой области могу себя реализовать.
Сначала пошел работать в книжный магазин продавцом. Это дало мне доступ к хорошей литературе, я много читал, в частности поэзию. Но само это дело было не мое, я бросил работу. Тогда уже стал сочинять, вот к этому у меня лежала душа... Но поскольку нужно было как-то зарабатывать, я искал способы. На Арбате ребята успешно торговали матрешками с изображением наших политиков. Предложил им: «Давайте я вам нарисую Горбачева». Рисовать — это было совсем не простое занятие для меня: у меня не было набитой руки профессионала, получалось живенько, но времени уходило много, а платили мало. Тогда я придумал такой вариант: продавал эти матрешки на рынке в Измайлове и заодно предлагал людям: «Если хотите, я нарисую вас». Пошли заказы от иностранцев. Я привлек к этой работе брата Сашу, который рисует подольше и получше меня, и мы скоро стали довольно известными художниками-матрешечниками. Нам заказывали матрешек на подарки западной элите. Даже у Клинтона есть наша матрешка. В общем, было прикольно, но скоро потянуло к музыке, к стихам.
— А когда же вы пришли к профессии композитора и поэта?
— Началось с того, что сидел я в девяностых где-то в Мытищах с друзьями-актерами в местном ресторанчике и слушал, как поют на сцене. Пели скучно. Друг мне предложил: «А давай что-то споешь ты». Я застеснялся: как это, они артисты, а я кто? И гитары нет. Но мой друг договорился с артистами, мне дали гитару, я спел несколько песен. После этого администратор группы меня спросил: «Это чьи песни?» — «Мои!» — «А ты не хочешь ездить с нами и выступать?» Я сказал: «Конечно». Мы выступали на разных мероприятиях, где были всякие артисты. И они стали подходить и спрашивать, кто мне пишет слова. Я отвечал: «Я». — «А ты можешь написать слова для меня?» Так все началось. Я тогда познакомился с Леней Агутиным, и он мне дал первое понимание хита и вообще был моим первым гидом по шоу-бизнесу, хотя у нас с ним были большие споры по поводу подхода к текстам. Леонид учил меня, что главное, чтобы у песни была какая-то фишка, а смысл не важен.
— Но он, может, и прав? Его «хоп-хей-ла-ла-лей» помним до сих пор, а остальные слова уже не помним...
— Да, прав. Но у меня другая философия. Я говорил, что надо писать то, о чем люди сами думают, но выразить не могут, и тогда они будут помнить тебя всю жизнь.
— И это тоже правда. Мы знаем такие песни...
— Мы с Агутиным начинали работать, но у нас не пошло. Наши творческие пути разошлись, но Леня для меня остается близким человеком. Он, как первый учитель, что-то сформировал во мне, тем более что изначально что-то было в нас общее и я его зеркалил, хоть и спорил. Позже я познакомился с Владимиром Пресняковым. Он мне очень нравился, многие его песни легли на душу. Я ему показал свои песни. А тогда ведь еще не было тех средств связи, к которым мы привыкли, — мессенджеров, электронной почты. Я отправил кассету, а потом звонил ему с телефона-автомата, чтобы узнать результат. «Володя, ты послушал?» — «Ты меня убил!» Я сначала не понял, не поверил: «Что?» — «Я говорю, ты меня убил! Я очень хочу это спеть!» Я был по-настоящему счастлив.
Правда, так получилось, что именно те песни Володя не спел, так бывает: когда песни сразу не записываются у артиста, они забываются, это как с любовью. Но зато Пресняков познакомил меня с Кристиной Орбакайте и предложил ей что-то написать. Я сочинил песню, которая ей понравилась, нужна была аранжировка. Я как раз познакомился с Игорем Зубковым, который занимался аранжировками на студии Кальянова. Предложил сделать аранжировку ему, и он сделал, кстати, классную. Но я видел, что ему хочется написать мелодию самому, и предложил: «Давай напишем что-то вместе». И мы написали «Без тебя» и «Танго втроем», я сказал себе: «Вот это настоящий композитор», — и надолго завязал с мелодиями. Тогда же мы сделали пару вещей для Льва Лещенко. Ему понравилось, и он познакомил нас с Таней Овсиенко.
— Вот тогда-то вы и поняли, что надо создавать стихи на готовую музыку?
— Мне просто очень сложно писать тексты без мелодии и очень легко, когда она есть. Потому что в стихах уже заложена своя мелодика, и она довольно-таки неровная, ударения расставлены в разных местах, и мелодией их сложно поймать. А у нее есть своя логика и драматургия: если ты поймал настроение, придумал тему, то едешь по мелодии как по рельсам. Игорь предлагал мелодии, а я наклеивал этикетки: это — про женское счастье, это — про дальнобойщика.
— Как вам пришло в голову написать про дальнобойщика?
— Дальнобой — это образ, я написал песню о самой жизни, без начала и без конца. Что такое жизнь, с чего началась, куда едет? Так и родилась строчка: «Что наша жизнь — шоссе, шоссе длиною в жизнь». Но в первую очередь песня захватила сердца тех, чья жизнь — день и ночь находиться в дороге. Потом я видел кассеты, где записано 90 минут только с этой композицией на двух сторонах. Шоферы включали и ехали под эту песню «на дальняк», такая медитация в движении. Кстати, уже когда песня стала популярна, я узнал, что отец Тани Овсиенко — дальнобойщик. Между прочим, текст этой песни был под угрозой. Когда я его написал, продюсер Овсиенко Володя Дубовицкий сказал: «Ладно, пусть остается эта странная песня, только скороговорку убери». Я, внутренне напрягаясь, спросил: «Какую скороговорку?» И он ответил: «Наша жизнь — шоссе, шоссе длиною в жизнь». Петь неудобно». Я сказал: «Нельзя их убирать, это главные слова в песне». И, надо отдать должное, человек, который имел несравненно больший опыт и статус, доверился. За что я ему очень благодарен.
— Константин, не могу не спросить, как была создана песня «Женское счастье». Ведь это феномен. Казалось бы, такая простая идея запала в душу всему женскому населению.
— Конечно, с этой песней у меня связана личная история. В моей жизни был случай, когда я, тогда еще бедный поэт, дружил с девушкой, привыкшей к роскоши. И несмотря на то что у ее предыдущих кавалеров были деньги, дома и яхты, со мной она была готова жить в скромной квартире и питаться гречневой кашей. На этом примере я понял, что для женщины настоящие теплые отношения могут быть важнее всего. Кстати, музыка Игоря навеяла мне старый фильм «Девчата», он настолько стоял у меня перед глазами, когда я сочинял, что в первом варианте песни у меня были слова: «Я надену валенки и платочек старенький, и мы пойдем прогуляться перед сном...» Но все тот же Володя Дубовицкий уже совершенно по делу приземлил меня: «Ты что? Какие валенки? XX век на дворе!» И я безропотно изменил текст. Но вообще-то в плане изменения слов со мной бывают трудности. К раскрытию смысла песни я отношусь как к точному решению задачи. Все на своих местах, все зачем-то нужно. И просто тыкать пальцем «а поменяй здесь» — я этого не люблю. Ходят слухи, что «с Арсеневым сложно работать, он пафосный, не хочет менять слова!» Да не пафосный я. Просто стараюсь делать лучше для песни, а значит — и для артиста. Если вижу, что можно формулировать лучше, я поменяю слова и без просьб, а если чудо сложения состоялось, то как поменять?
— Как вы почувствовали, что песня «Женское счастье» стала хитом?
— Было много откликов от слушателей. Много реагировали женщины. Кто-то говорил спасибо, а кто-то, наоборот, возмущался: «Неужели вы считаете, что все счастье женщины заключается только в любимом человеке?» Ну всего в маленькой песне не скажешь, но эта фраза не менее точная, чем второй закон Ньютона. Главное, что равнодушных не было. Да, может быть, эта песня кажется наивной, но точно не глупой. Шуму было много. (Смеется.) Помню, Володя Пресняков просил меня написать песню «Мужское счастье». Я отшучивался: «Это будет неприличная песня...» А с Таней Овсиенко мы потом записали еще один альбом. Когда на «Союзе» стали решать, на какую из десяти песен альбома снимать клип, это был сложный выбор, потому что все песни, среди них «Солнце мое», «За розовым морем», были хитами. После этого альбома на меня обратил внимание Игорь Крутой, на музыку которого я написал «Незаконченный роман»... Знаете, это были времена, когда еще ценились добрые стихи. И эти песни становились хитами, потому что их добрый смысл откликался большому количеству людей. И я верил в то, что стихи в песне всегда будут иметь значение. Несмотря на то что работал в шоу-бизнесе, чувствовал, что занимаюсь нужным и важным делом. И если мне говорили: «Вы пишете хиты», — поправлял: «Я пишу хорошие песни, которые чаще становятся хитами, чем плохие».
— Написать песню для Лепса — сейчас для автора это уже как какая-то лакмусовая бумажка. Ведь известно, что артист внимательно подходит к репертуару. Как вы начали работать?
— Мы были немного знакомы, и вот однажды Гриша позвонил и сказал: «Мне нужна песня про день рождения девочки, которой исполнился год. Я хочу с этой песней поехать в Париж... Можешь мне написать?» Я привез к нему Паскаля, которого в то время начал продюсировать, и мы написали «Первый день рождения». И тогда же Лепс отдал мне свою мелодию, очень эмоциональную, к которой предложил написать слова. И получилась «Крыса-ревность». Мне нравится песня, хорошо получилось. Кстати, я считаю, что раскрыл с помощью этой песни образ артиста. До этого он исполнял, например, «Натали», но это словно держать резвого коня в стойле. Когда артист поет не «свои» песни, его словно не видно. А когда он находит «свое», рождается хит и рождается артист. Я увидел в Грише неистовую беспредельность и выразил ее в тексте «Крыса-ревность» — послушайте внимательно. И он стал на сцене собой. Он всякий раз исполняет песню так, словно поет ее последний раз...
— Раньше, как правило, все авторы вашего уровня рано или поздно достигали «вершины» в виде песни для самой Пугачевой. Но у вас, кажется, с ней не сложилось. Ей не понравились ваши песни для Кристины...
— Почему, ей понравилась «Танго втроем». Когда мы с Зубковым написали ее, то поняли: это должна петь сама Пугачева, но отдали Кристине, так как обещали ей. Песня «Без тебя» Алле Борисовне вообще не понравилась, а «Танго втроем» она показывала людям, говоря: «Смотрите, какая песня у дочки». Поэтому ее и запустили первой, и та неплохо раскрутилась. Но тут какой-то диджей на каком-то радио поставил «Без тебя». Сейчас такое невозможно себе представить, чтобы радиоведущий ставил то, что хотел, а тогда это было возможно. И все, песня взорвала и вошла в историю. Так что, что бы ни думали большие профессионалы, в конечном счете решает народ.
— А что это за смешная история, связанная с Юрием Антоновым, которому приписали вашу песню?
— Это про песню «Школьная пора». Игорь Зубков имеет консерваторское образование. Он не только композитор, но и теоретик. И когда учился, то им давали такие задания — сочинять композиции в стиле одного человека, а потом в стиле другого человека. Мы просто задумали создать песню «в стиле Юрия Антонова», но, конечно же, это не значит, что брали у него музыку или подгадывали слова. Просто «в стиле»... Но угадали, видимо, точно, так как потом мне рассказали, что на популярной музыкальной передаче, куда Антонов пришел как гость, одна школьница его спросила: «А почему все ваши песни похожи на «Школьную пору»?» (Улыбается.)
— А для вас имеет значение, для кого именно вы пишете?
— Вообще-то я всегда говорю: важно не для кого, а что. Но это философия. Конечно, пытаюсь создать песню для артиста как мир, в котором будет удобно жить. Сочиняя, я представляю себя то артистом (вот я это пою. Мне хорошо?), то слушателем (вот я слушаю. Мне интересно?).
Но бывают ситуации, когда «или умный, или красивый». Например, когда мы писали «Влюбленный и безумно одинокий» для Филиппа Киркорова, я был уверен, что она ему не подходит. В ней судьба неприкаянного романтика, которая плохо ложится на гламурного поп-короля. В тот раз, создавая текст, мне нужно было выбирать между музыкой и образом артиста, и я выбрал музыку. Филипп как-то так обыграл песню гитаркой, актерской игрой, и в результате это все ему очень даже шло. А судьба романтика ушла на задний план, превратилась в шутку. Кстати, Игорь Зубков вспоминал, что Филя был в сомнении насчет песни: «Какой безумно одинокий? Я только что женился!» А Алла Борисовна (дело происходило у него на кухне) сказала: «Бери, Филя, пригодится».
Обычно я начинаю с того, что смотрю на певицу или певца и думаю: что бы такого интересного этот человек мог сказать людям? На этой основе появляются новые мысли, и я становлюсь многограннее сам. И это прекрасно.
— Константин, знаю, что вы и сейчас активно развиваете новые проекты. Например, выпустили альбом с Большим детским хором имени Попова при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Почему вам это интересно?
— На самом деле я благодарен генеральному директору «Навигатор Рекордз» Алексею Козину, потому что в данном случае он инициатор. Хотя я думал много лет, что хороших современных детских песен, кажется, нет, а когда заходит речь о хороших песнях, то вспоминают старые советские. Современные детские и молодежные песни мне тяжело слушать. Я давно уже говорю, что плейлист — это диагноз: он показывает здоровье человека, а то, что живет у человека внутри, вырывается наружу в виде поступков, паттернов поведения и так далее. И когда Леша меня спросил: «Слушай, а у тебя есть какие-нибудь мысли нужные, важные для страны?» — я ответил: «Да вагон». И мы вместе с моим партнером Максимом Артемьевым предложили сделать программу с Хором Попова. Для меня он символизирует песни, на которых я сам вырос. Эти песни живут во мне, являются частью меня, и я благодарен им за то, что они когда-то добрые, правильные понятия сформулировали для меня. Теперь я хотел бы создать песни, которые могли бы перекликаться с теми, старыми, дать такой же уровень эмоций и философии, но чтобы при этом они еще и были понятны современным детям. Мы записали 16 композиций, это была большая, трудная работа. Записывали качественно, с большим количеством музыкантов и взрослых солистов, некоторые — с оркестром. Теперь альбом «Голоса нашего детства» доступен на всех музыкальных ресурсах...
Возможно, сейчас я занимаюсь метанием бисера, но понимаю одно — нам надо противопоставить что-то потоку музыкальной грязи, желательно конкурентоспособное. Это очень важно. В советское время тоже было много «беззубых» песен, неконкурентоспособных. Они были «хорошие», призывали к добру, но делали это неуклюже: слушаешь песню и понимаешь, что тебя агитируют. Это дало обратный результат. С людьми надо общаться, говорить о том, что им интересно, ждать ответной реакции и быть готовым ответить на нее — это диалог.
Хорошая песня, на мой взгляд, та, которая дает человеку нужные мысли, настроение, инструменты для жизни — чтобы он мог полноценно жить и справляться с любыми ситуациями. Поэтому, даже если музыка прекрасна, но при этом текст — полное отрицание и уничтожение, тогда, значит, песня плохая. Не с точки зрения музыкальной, а просто в принципе. Я всегда говорю: какие песни, такая и жизнь. Уверен, что если люди начнут слушать позитивные песни, это изменит их жизнь — сто процентов. Но поскольку шоу-бизнес — это все-таки бизнес, то люди зарабатывают деньги как умеют. И вот этот тренд на то, что «хорошей песней деньги не заработаешь» (как говорила Шапокляк, «хорошими делами прославиться нельзя»), — вот это надо переломить, что мы и пытаемся сделать.
— Знаю, что еще у вас недавно вышел новый альбом «Общий знаменатель», где молодые артисты исполняют ваши песни.
— Да, мы собрали молодых исполнителей. Задача конкурса была сделать песни для молодежи. Сначала Козин сказал: «Давай пригласим звезд». Мне дали список молодых звезд, я послушал, и, честно говоря, у меня уши отвалились. Я понимаю: раз они построили свой имидж и успех на полном отрицании и негативе, то как они споют позитивные песни и зачем им это? Спросил: можно новых артистов набрать? Леша сказал: да, можно. За что я опять же ему благодарен. Мы сделали кастинг, набрали молодых артистов, и получился вот этот альбом. Такой волнующий момент: когда мы их отбирали, я заразился их живостью, мне пришлась по душе их искренность. И мы решили экспериментировать: некоторые песни исполнили большими группами по 10—15 человек, ряд вокалистов поучаствовали в нескольких проектах. Это как театр, когда актерам можно раздать разные роли в разных спектаклях. Таким образом молодые люди раскрываются, они творчески растут и становятся многогранными личностями. И да, альбом «Общий знаменатель» тоже доступен на музыкальных ресурсах.
Беседовала Анжелика Пахомова
