«Ефремов, как талантливый человек, цеплял всех. Женщины у него разные были, но все влюблены в него до безобразия. Какая-то уникальная мужская притягательность… И я влюблена была», — рассказывает Елена Яковлева.
— Елена, интересно, сколько времени вы проводите в дороге?
— В дороге, наверное, треть жизни провела. Как-то я подсчитала, что только за время съемок «Каменской» между Минском и Москвой столько километров наездила, что можно было трижды по экватору Землю обогнуть. У меня был рекорд — семь ночей подряд в поезде. Я из Москвы вечером после спектакля уезжала в Минск, снималась в «Каменской», потом садилась в поезд и ехала на спектакль в Москву, отыгрывала спектакль и снова в поезд… В какой-то момент я поняла, что не помню, куда еду. Стало страшно. Спрашивать было неловко. Я подумала, на вокзале сориентируюсь. А еще после «Каменской» сколько я ездила! Экватор вообще отдыхает! Мне уже должны дать звание почетного железнодорожника. Я и в детстве постоянно на поездах каталась. Отец был военный, и его переводили из одной точки в другую. За 10 лет я 11 школ поменяла. Очень любила поезда.
— Запомнили первую поездку на поезде?
— Не уверена, что она первая. Но отлично помню, как из города Нижнеудинск Иркутской области мы ехали в Иркутск по берегу Байкала, мы практически его обогнули с севера на юг, а потом на восток. Вид из окна был очень красивый. В поезде пахло курицей и отварными яйцами, которые люди брали в дорогу из дома. Поезд останавливался на каждой станции. Можно было выйти, погулять… Еще помню, как мы из Иркутска целую неделю ехали на Украину, куда перевели папу. Вот с этого момента я влюбилась в поезда. Мне нравилось пройтись по качающейся дорожке до бойлера и принести себе чаю. Я этим чаем обпилась. Считала, нет ничего вкуснее чая, налитого в стакан в подстаканнике. Но самым прекрасным местом мне казалась верхняя полка. Сидя там, я глазела из окна на меняющийся пейзаж. А еще я открыла для себя профессию проводницы и стала о ней мечтать. Мне казалось, это так здорово! Проводница может в любое купе зайти, поговорить с разными людьми. И едет все время, видит эту красоту. Что может быть прекраснее, думала я.
— Особенно если поезд идет на море. В детстве всей семьей вы на море ездили?
— Нет. На море я попала первый раз в жизни, когда училась на третьем курсе института. В Одессе проходили пробы на картину Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Двое под одним зонтом». Меня пригласили на студию. Прилетела туда на самолете, прошла пробы, а после у меня осталось свободное время, и я отправилась на море. Спуск к морю был колоритным: крошечные трехметровые дачки цеплялись за горы, за кусочки земли. Было очень интересно. А вот море не впечатлило. Много воды, опасно. Я же плавать практически не умела. К тому же вода была безумно теплой и кишела медузами.
Плавать не хотелось, а вот загореть — очень. Времени у меня было мало, на следующий день нужно улетать. И я поняла, что лучший способ быстро и качественно покрыться загаром — попасть на волнорез. Солнце отражалось там даже от воды. И на этих волнорезах стояли люди и загорали в очень смешных позах — с вывернутыми руками. И я почему-то решила, что добраться до волнореза лучше вплавь. До него расстояние смешное — метров пятнадцать. По-собачьи я поплыла. Не знала, что возле волнореза волны бьют в лицо… И стала тонуть. Люди на волнорезе думали, я шучу. Во-первых, там мелко, да и близко от берега. Я кричала, хваталась за волнорез, а он скользкий, весь в ракушках, я не могла забраться. В конце концов кто-то сообразил меня вытащить. По всему телу стекали струйки крови — я порезалась ракушками, а тело мокрое. Выглядело это ужасно и смешно одновременно…
— Как вы всегда говорите: «Люблю трагикомедию»…
— Да. Жизнь и есть трагикомедия… Я, окровавленная, за загорающих стала хвататься от испугу. Позы их испортила. Кричала: «Хочу на берег, давайте спасательную лодку вызывать!» Так что с морем я на «вы» до сих пор. Езжу отдыхать на моря-океаны, но не из-за плавания, а потому что люблю тепло.
— А как вас в таком случае занесло к Северному полюсу в Северный Ледовитый океан в прошлом году? Я видела фото, как вы на кораблике плывете среди льдин.
— Этот кораблик ни много ни мало 12 этажей. Шесть или семь из них скрыты под водой. Кораблище! Атомный ледокол, который резал льды толщиной 5—7 метров.
— Но почему вас потянуло туда, куда никто не ездит?
— Вы себе представить не можете, какое количество жаждущих туда попасть. И я сразу согласилась, когда у меня появилась возможность. Я поплыла с детьми из «Школы Росатома» на «Умные каникулы». В 2018 году я делала с ними спектакль «НЕМАЛЕНЬКИЙ принц» и с тех пор с ними дружу. А в 2019 году «Росатом» этих детишек наградил поездкой на Северный полюс. Меня тоже позвали. И я поменяла все планы, чтобы фантастическая поездка состоялась. Мало кто может похвастаться, что был на Северном полюсе. Я там зарядилась такой энергией и от ребят умных, и, конечно, от этой мощи и силы Севера, что хватает до сих пор. Красота там своеобразная, такой нигде нет больше, она поражает… Северное солнце просто гипнотизирует! Один человек, который не раз там бывал, сказал: «Попробуйте лечь на льдину и закрыть глаза». Так я и сделала, и ощущения были невероятные. Я прочувствовала, что подо мной шесть метров льда и бездна. И еще на Северном полюсе очень сильные магнитные поля, это тоже чувствуется. Мне вставать не хотелось, такое было хорошее состояние, неимоверное.
Ни секунды не жалею, что я там побывала! Вот сейчас закрываю глаза, и передо мной картина Севера встает. Айсберги, которые вдруг вырастают возле кормы. А какие были эмоции, когда я вышла из каюты погулять по кораблю и вдруг впереди увидела землю! Это была Новая Земля. Я стояла одна на носу ледокола и орала как сумасшедшая: «Земля! Земля!» А потом представляла, что же ощущают первопроходцы, которые месяцами плывут в открытом океане к неизведанным землям, если со мной после четырех суток плавания в океане — такое?! А после Новой Земли началось бурение ледоколом льда. Зрелище потрясающее. Льдины ломаются, выворачиваются, трещат… А поскольку в полярный день вообще не темнеет, то можно наблюдать за этим без конца. Как-то возле ледокола мы увидели морского льва. Я его назвала по аналогии со львом из мультика Бонифаций — Боня… До этого мы морских львов наблюдали только в бинокль, они были очень далеко. А этот опытный, не боялся, дал собой полюбоваться. Попозировал немножко, а потом соскользнул со льдины в океан. Дети в этот момент очень расстроились…
— Вы сказали, что с этими детьми много общались.
— Много. Они все одаренные, кто в физике, кто в химии, кто в математике. Пытались мне рассказать, как расщепляется атом, но понять это безумно сложно. Очень радует, когда дети в таком юном возрасте уже знают, чем будут заниматься. Звезда жизненная их осенила и указала путь. Такое случается не со многими.
— Когда вы сами решили стать артисткой, сколько вам было лет?
— Не помню, но мне кажется, что я родилась уже артисткой. Хотя всякое в моей голове было. И проводницей стать, и водителем трамвая.
— А помните момент, когда вы ехали в Москву?
— Ехала из Харькова на поезде. Дорога не длинная — ночь. Но в плацкарте понятие «сон» просто отсутствует. Бу-бу-бу постоянно. И вечный запах курева из тамбура… Я была погружена в свои мысли, как мне найти институт, где поселиться… Можно сказать, на том поезде я в новую жизнь ехала. И приехала…
— В поездах встречаются интересные попутчики. У вас такие были?
— Однажды я ехала из Ленинграда в Москву, зашла в купе, а на соседней полке батюшка лежит. В рясе. Думаю: вот это да! Я абсолютно не воцерковленный человек и не знала, как себя вести в этой ситуации. Просто поздоровались. Он любезно вышел, чтобы я переоделась, а потом вышла я… При этом ни он не переоделся, ни я не переоделась. Ну и мы вот так в одежде и отошли ко сну. Я не спрашивала его ни о чем. Как и большинство людей, абсолютно безграмотна в отношении того, что можно спросить у священника. Есть ли Бог? Как вы пришли к вере? В общем, я всю дорогу молчала. А утром он встал и спросил: «Не крещеная?» — «Нет». — «Покрестись».
Я жила тогда в Сокольниках, ехала с вокзала мимо Елоховской церкви, вышла около нее и спрашиваю: «Где у вас тут можно покреститься?» — «Вот, пожалуйста, здесь». — «А можно прямо сейчас?» — «У вас крестная есть?» — «Нет». Моей крестной стала служительница Елоховской церкви, я даже не знаю, как ее звать. Вот, я окунулась, вышла на улицу и поехала домой. Что священник сказал, я в то же утро и сделала. Потом мне говорили, что мне повезло, там не каждый день крестят. И церковь такая намоленная. В то время она самая главная в Москве была. Такое важное событие как-то само собой произошло.
— Да, благодаря случайному попутчику, с которым вы даже не поговорили… Хотя в поездах все друг с другом разговаривают.
— Самый лучший собеседник был у меня, когда я ездила сниматься в картине «Полет птицы»… И он в поезде рассказывал про Никиту Сергеевича Михалкова, про съемки «Родни», про МХАТ. Звали его Юра Богатырев. Он был трогательный, очень скромный, очень добрый. И все свои истории пропускал через себя. В чувствительных моментах у него на глаза наворачивались слезы. А если история была смешная, с хитринкой, глаза его улыбались. Он страшно переживал, что полнеет, теряет форму и это сказывается на том, какие роли ему предлагают. Рассказал о каких-то своих диетах и способах похудеть. И какая-то такая неустроенность в нем чувствовалась... А мне казалось: ну этого просто не может быть! Такого масштаба артист, снявшийся в замечательных фильмах, а он, оказывается, переживает больше, чем те, кто вообще не состоялся. Юра был очень талантливый. Прекрасно рисовал. Мне картину подарил… Мы с Юрой много раз ездили на съемки в поезде в одном купе. У него был определенный набор в дорогу: две бутылки жигулевского пива и корюшка. Я не понимала, что в ней вкусного, но соглашалась угоститься.
— Я слышала, что как-то в поезде вам всю ночь Евтушенко стихи читал.
— Это не мне. Как-то мы поехали со спектаклем «Пигмалион» на гастроли в Петербург. Я очень выматывалась, нагрузка была и в театре, и на съемках огромная, и я попросила выкупить для меня все СВ, оба места, чтобы я ехала одна и выспалась. Но только поезд тронулся и я закрылась, ко мне постучали. Это был Евтушенко. По-моему, он меня даже не узнал. Стал просить, чтобы я в свое СВ пустила какую-то его аспирантку, потому что мест больше нет. Пыталась сопротивляться: «Я очень спать хочу!» Но он не успокаивался: «А я вам сейчас подарю свою книгу». В итоге они с этой аспиранткой просидели всю ночь у меня. Еще пришел Рогволод Суховерко и читал стихи Рождественского и Вознесенского. Я безуспешно пыталась уснуть.
И обратно я тоже хотела ехать одна, но опять не смогла. Только я зашла в поезд, Лилия Михайловна Толмачева говорит: «А ты с кем?» — «Ни с кем». — «Я с тобой». Зато Лилия Михайловна Толмачева очень интересные вещи рассказывала про свою жизнь, про Ефремова.
— Ну это же ее первый муж и большая любовь…
— Кто про него только не рассказывал! Вы понимаете, он талантливый человек, цеплял всех. Женщины у него разные были, но все влюблены в него до безобразия. Какая-то уникальная мужская притягательность…
— Намекали, что и у вас с ним был роман.
— Я об этом даже не мечтала. Нет. Но влюблена была. Как в коллегу… Но вообще, мощных людей с харизмой я встречала. Не только мужчин. Вы понимаете, мне повезло, я общалась с удивительным поколением артистов, которое я очень сильно люблю. Девчонкой я пришла в «Современник». А это с ума можно сойти! Каждый там был грандиозным! Галина Борисовна с ее силой воли, темпераментом и всеми возможными дарованиями. Гафт — еще молодой, сильный, здоровый, странный, симпатичный. Кваша — очарование само. Марина Мстиславовна Неелова — утонченная такая вся, летящая куда-то, стремящаяся. Лилия Михайловна Толмачева — как будто бы из другого века. Все, абсолютно все удивительные. Молодым, мне в частности, было рядом с ними очень интересно.
— В «Современнике» часто гастроли были, и довольно долгие… На целый месяц летом, да?
— Да, и, с одной стороны, это прекрасно. Новое место. Но работа сложная. Каждый вечер надо играть спектакль. Нет спокойного графика, отдыха. Допустим, были мы в Риге на гастролях месяц, и все пытались с раннего утра вырваться на Рижское взморье отдохнуть, потому что вечером надо играть спектакль. Только кажется, что гастроли — романтика какая-то, а на самом деле это довольно-таки тяжело. Никакой романтики.
— Елена, мне сейчас вспомнилось, вы ведь и замуж вышли по случаю гастролей…
— Мы с Валерой (актер Валерий Шальных. — Прим. ред.) уже достаточно давно были вместе. Репетировали «Дни Турбиных», а в перерыве пошли и расписались. Намечались гастроли в Риге. Если бы мы не оформили отношения, жили бы в разных номерах. Я — с девочками, он — с мальчиками.
— Да уж, на гастролях свои правила. А быт? Где был самый жесткий быт? Допустим, Ижевск, Челябинск?
— Наша страна — она такая, знаете… Кажется, ой боже мой, как тут люди живут. А ты просто приспособься к этому, и все будет нормально. Вот сейчас мы снимали в Пермской области, в городе Губаха. Безумно красивое место, как и весь Уральский хребет. Да еще зима, снег по пояс, лес сказочный. Правильно нас туда привезли сказку снимать. На первый взгляд, условия тяжелые. И конечно же утром уходишь — темно, вечером возвращаешься — темно. Но люди такие теплые, и кофейку тебе сделают с утра, и наладят твой быт. У нас всегда можно найти человеческое плечо, на которое можно опереться. Мы не пропадем!
— Ну в этом я не сомневаюсь. Даже в Швеции рядом с трассой можно белых грибов нарезать и поесть. У вас же был такой опыт?
— Да, мы поехали на съемки «Интердевочки» в Швецию на двадцать дней. Было начало осени. Как-то мы снимали проезды — фуру и мою машину, мы мчимся по автобанам. А между автобанами лесочки. Кто-то зашел в лес, вышел с белым грибочком. Ну и все, и понеслось. Для русского человека собирать грибы, да еще белые, вы можете себе представить что такое? А их там хоть косой коси. И все на подбор. Мы умудрились все это сделать очень быстро, съемки не прервались. Но иностранцы были в шоке. Там эти грибы никто не собирает. Потом мы их пожарили, можно сказать, на съемочной площадке, между дублями. С нами работал иностранец один, которого Петр Ефимович Тодоровский звал Самоделкин, у него был грузовик, в котором, что ни спроси, все есть. Петр Ефимович, допустим, говорит: «А нет ли надувного шарика». Тот отвечает: «Сейчас принесу». И так по поводу всего. И мы к нему подошли и сказали: «А сковородка у тебя есть?» — «Есть». — «А то, на чем можно разогреть эту сковородку?» — «Есть». В общем, у него оказалась плитка и масло для жарки. Вскоре запах от жареных грибов с луком стоял такой, что шведы потянулись к этой сковородке.
— То есть и шведы ели?
— Травиться, так всем вместе.
— И Тодоровского не пожалели?
— Ну он всегда был в первых рядах, если какая-то веселая история затевалась. С ним на съемках оказаться было счастьем. Вначале мы снимали «Интердевочку» в Ленинграде. Жили всей группой в гостинице. Никаких отелей тогда не было. А во всех гостиницах раньше на каждом этаже была комната отдыха, где стоял телевизор. И мы после съемок собирались в этой комнате, Петр Ефимович наигрывал музыку всевозможную, а мы немножко пели, и он тоже пел. Как-то мы с ним исполняли Окуджаву. Старались потише, чтобы не потревожить постояльцев гостиницы. А когда я пошла к себе в номер, смотрю, все двери в коридор полуоткрыты, и все слушают наше пение, как радио. И я спросила: «Не мешаем вам?» А люди говорят: «Нет-нет. Наоборот, очень тихо поете. Лучше бы погромче!»
Самое счастливое мое киновремя — когда я снималась у Тодоровского. А это целых четыре картины! К тому, что сейчас происходит, можно по-разному относиться. К этой манере снимать, к этой цифре, к этим мониторам, в которые смотрят и операторы, и режиссеры. Это Петр Ефимович около камеры все время стоял. Но тоже уже к этому начинаешь привыкать. Сначала казалось: это немыслимо. Что там режиссер может увидеть в этот монитор? Камеры без операторов работают, как роботы, они даже тебе подмигивают… Думаю, что я счастливый человек, раз и то время застала, и до сих пор много работаю… Жалко, черно-белое немое кино не застала, а так бы я вам сейчас и об этом рассказала. (Смеется.)
— Знаю, что вы закончили съемки в продолжении «Последнего богатыря»…
— Да. Мы снимали в Карелии, на Урале и в Сочи. Это безумно красивые места. Например, Карелия — это острова в воде, поросшие удивительными деревьями. Мох везде фантастический. Такая красота у нас в стране…
— Вы там играете Бабу-ягу. Летаете?
— Да. Меня подвешивали на тросы на 5—6-метровой высоте, и я совершала пролет. Мне жалко, если зрители будут думать, что это компьютерная графика. Я летала сама на синем фоне в павильоне.
— Не страшно было?
— Нет. Если моя интуиция молчала и мне не говорила: Лен, лучше не делай этого, — значит, все хорошо. Я всегда к ней прислушиваюсь.
— А вы не просите дублера? Сейчас же при любом дискомфорте просят дублеров.
— У меня бывали дублеры, но почему бы не попробовать самой сделать трюк? Когда летишь, дух захватывает. Это, наверное, как прыгнуть с парашютом первый раз. Вот я мечтаю прыгнуть с парашютом, но никак не получается. Времени нет. Пока летаю во сне. Но, к сожалению, все реже и реже. Потому что, когда ты отрываешься и летишь и можешь мыслями управлять, куда тебе: выше, ниже, — вот это приятно.
— Кроме «Последнего богатыря», какие у вас сейчас проекты?
— «Чернобыль», в котором я снималась в Минске. Озвучания еще не было. «Вратарь Галактики», выхода которого мы давно уже ждем. Еще, конечно, будет новый «Склифосовский», который для канала «Россия» снимает кинокомпания «Русское». Про остальные проекты говорить не могу, они в самом начале, а актеры — люди суеверные.
— Это прекрасное время — Новый год, Рождество. Вы дома встретили эти праздники или в поездках?
— Как обычно, 31 декабря я сыграла спектакль. В этот раз — «Эта прекрасная жизнь» в Театре имени Пушкина. Потом приехала на дачу, и там провела несколько дней… А потом уеду.
— На теплое море-океан?
— Нет, на гастроли. Екатеринбург, Челябинск, Тюмень. Вот там-то снег! А потом куда-нибудь отдохнуть поеду.
— Вы объездили, наверное, весь мир. Где еще хотите побывать?
— Хочу на Южный полюс теперь. К пингвинам. Туда на собаках можно дойти. Я узнавала.
Благодарим АО «Федеральная пассажирская компания» и ОАО «РЖД» за помощь в организации съемки
