«Я не зацикливаюсь на теме рождения детей. Если высшие силы решат, что у нас с Юрой будут общие дети, значит, мы станем им лучшими родителями. Но если вдруг так не случится, я не буду убиваться и рыдать. Мой дом уже полон детей, я их люблю», — рассказывает телеведущая Елена Летучая.
— Лена, глядя на вас, трудно поверить, что вы выросли в суровых местах — в Тынде, которую считают столицей БАМа…
— Это опасный край. Едешь на шашлыки с родителями на сопку, а милиционеры останавливают и говорят: «Аккуратно, там сегодня медвежат видели». Значит, рядом медведица дикая, она заламывает просто за секунду, и шансов выжить у тебя нет. Люди пропадали. Когда я с папой ходила в лес по грибы, он давал мне газовый пистолет, чтобы выстрелом отпугивать медведя или даже амурского тигра, которого тоже можно было встретить. Однажды я собирала грибы, и пистолет выпал. Я так перепугалась, бросилась искать, слава богу, нашла…
Вокруг была невероятная красота. «Тында» на эвенкийском языке переводится как «яма». Все дома в низине. Из любого окна видны сопки, сплошь покрытые хвойным лесом. Когда цветет багульник, сопки превращаются в ярко-фиолетовый ковер. У нас в России очень красивые есть места. Осенью появляется брусника. Помню огромные поляны, яркие от ягод. И я бежала по мягкой от мха земле и падала звездой среди ягод. Нужно было набрать ведро брусники, а я просто так лежала, смотрела на сосны, руками хватала ягоду — и в рот…
— В общем, понятно, откуда ваше бесстрашие, о котором легенды ходили, когда вы вели «Ревизорро». Все эти риски — ерунда по сравнению с тайгой, где совсем рядом амурские тигры и медведи…
— Я никогда опасности не ощущала, ни в сопках, ни в «Ревизорро». Вначале был обычный кастинг, и я уже четко знала, чего хотят, так как продюсером проработала много лет. Но когда я приехала на первые съемки, честно признаюсь, особо-то не понимала, что происходит, в какой формат я ввязалась. Я из интеллигентной семьи, и для меня было настоящей проблемой заходить на кухни, вмешиваться… Но я помню, случился переломный момент, когда в одном ресторане я зашла на кухню, а там очень жарко. И все повара какие-то грязные, а внизу под столами — тазы, в которых кровь, мясо, все застоялось, запах соответствующий, мухи. Говорю: «Господи, а что у вас здесь стоит?» А мне отвечают: «Ой, слышишь, ты чего выпендриваешься, все схавают». И тогда из меня просто вырвалась эта Лена, которую все теперь знают. И я сказала: «Что-о-о?!» С тех пор для меня главной целью в «Ревизорро» стало улучшить качество услуг по всей стране и сделать шоу социальным.
Мне кажется, сейчас вообще все позабыли об этой цели в погоне за хайпом и скандалом. А я сама писала в Роспотребнадзор, мы работали. Я пять лет своей жизни положила на это, не помню ни одного выходного дня. И я горжусь тем, что сделала. Меня вообще не интересуют и не трогают скандалы, которые вокруг возникали. Я до сих пор чувствую ответственность за каждое заведение, в котором я побывала и в котором повесила или не повесила наклейку. Я обращалась к людям и представляла свою маму, бабушку, тетушку, всех людей, которые смотрят меня. Я не родилась с серебряной ложкой во рту. Я из простой семьи. Родители строители.
Переехали из Ярославля в Тынду строить БАМ. У нас бывали разные времена, в какой-то момент и есть особо стало нечего — когда зарплату папе давали не деньгами, а тазиками и разной ерундой. И папа, со своей высокой должностью, ходил разгружал вагоны, чтобы заработать. И поэтому я знаю, как люди живут в провинции. Москва — это вообще не Россия. У нас люди живут в бедности, и поход в ресторан — праздник. Парень копит деньги, чтобы свою девушку отвести на свидание или отпраздновать день рождения. И тут человек на кухне мне говорит: «Все схавают». А у меня чувство обостренной справедливости с детства.
— И боевой дух?
— Люди знают меня по образу в «Инстаграме*» или на фотосессиях, они видят женственную даму в элегантных нарядах. Сейчас в это трудно поверить, но в детстве я была совсем другой. Сорванцом, предводителем мальчишеской группировки. На мне живого места нет: то у меня было растяжение руки, то я с автобуса упала. Голову мне зашивали — в нее камень прилетел. Пришлось побрить меня налысо и штопать. Я бегала по крышам, чуть не лишилась нижней губы. Когда возвращалась с очередной прогулки вся в синяках, мама открывала дверь со страхом и спрашивала: «Господи, что опять?» Я помню, она все пыталась меня куда-то отдать, в какой-то кружок, чтобы я перестала бегать по гаражам и играть в казаки-разбойники. И мне смешно, когда кто-то что-то оскорбительное сейчас пишет в комментариях в интернете. Я говорю, что в мое время все комментарии были лицом к лицу, глаза в глаза во дворе. И если ты что-то не то сказал, то отвечал сам, физически. В общем, я не была классической девочкой. У меня даже не было ни одной куклы.
— Во взрослом возрасте риски только возросли. На вас ведь и нападения были. Помню, вы боялись, что пырнут ножом, что вашу машину взорвут... Вы испытывали перегрузки, начались проблемы с сердцем, нервное и физическое истощение. Ради чего нужно было класть здоровье на плаху проекта, даже очень полезного и социального?
— Это, наверное, такой склад личности. Объясню. Если честно, наверное, спас меня из этой ситуации Юра, который тогда еще не был моим мужем. Он нанял мне телохранителя и пытался научить меня отдыхать. А я была как белка в колесе, только и говорила: так, мне нужно то, нужно это, мне нужно еще снимать. Хотя я просто падала от усталости в обморок лицом о кафель — у меня на подбородке больше сорока швов. Но я не могла остановиться. Когда я работала финансистом, у меня не было столько страсти и ярости. А на телевидении я преобразилась. Я весь материал помню наизусть, каждую секунду, потому что я и продюсирую, и снимаю, и вижу, как мои операторы ходят. У меня предрасположенность к этому формату работы. Я могла бы быть военным корреспондентом, если бы у меня не было семьи. Многое могу отдать, чтобы добыть настоящую информацию. Мне очень нравится формат журналистского расследования.
— Вы ведь не сразу нашли свое предназначение в жизни?
— Нет. Я удивляюсь, когда люди в 17—18 лет знают, чего хотят, и идут с этим делом по жизни. Я помню себя в 17 лет, у меня ветер в голове свистел. Я ходила в художественную школу, хотела стать художником, творческая жилка всегда была во мне. Но родители за меня решили, что нужно стать финансистом. И даже сейчас я сама удивляюсь, как мне хватило смелости и ума взять и уйти из серьезнейшей компании в никуда. Я окончила школу телевидения и радиовещания «Останкино». Но из «Газпрома» я уволилась, а на работу не устроилась. Я помню, как мама звонила мне, плакала в трубку и говорила: «Лена, одумайся! Какое телевидение? На что ты будешь жить?» Но я чувствовала: надо идти именно этой дорогой. Я ее видела. И говорила: «Мам, если я сейчас остановлюсь, сверну на шаг вправо-влево, у меня не получится». И я пошла. Мне было очень страшно.
После увольнения я сидела три дня дома с мороженым, как в лучших комедиях. За полдня посмотрела весь сериал «Друзья», потому что у меня был стресс. Я ломала систему, которую привили мне с детства. Мои мама и папа ходили на работу с восьми до шести. Они говорили: ты окончишь школу, поступишь в институт, потом будешь так же работать, как и мы. И это норма жизни. И когда я в 27 лет сказала: «Мне ваша норма не нравится», конечно, родители стали переживать. Ведь я так успешно, с их точки зрения, двигалась по этому пути. Проработала пять лет в РЖД, перешла в «Газпром». Там было много людей, у них горели глаза, им нравилась их работа. Мне — нет. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Я не представляю, как существовать, если глаз не горит. Не могу быть счастливой без любимого дела.
— Не жалеете, что родители, по сути, запретили стать художником?
— Не знаю. Но я до сих пор пишу. Больше всего люблю пейзажи. Еще натюрморты… Обычно безумный график не позволяет писать столько, сколько хочется. Когда пришла пандемия, я наконец-то села за этюдник. Я люблю масло. Пастель тоже нравится, но масло больше, я люблю многослойность. Лучше всего сесть, пописать, потом отодвинуть — пусть какое-то время постоит, потом опять заново. Я не очень люблю это афишировать. И когда у нас гости, никогда не сажусь за этюдник. Это не тайна, а как йога, когда ты медитируешь. Это настолько интимная история, что я даже не люблю, когда муж подходит, сразу закрываю картину. Говорю: «Потом покажу». Мечтаю о собственной мастерской… Несмотря на то что я телеведущая, несмотря на публичность, я очень люблю быть одна, мне это просто необходимо. И я благодарна мужу за то, что он меня понимает. Мы с ним в этом похожи. И у нас договоренность: когда я еду в какие-то клиники типа детокс — восстановиться, он улетает, например, серфингом заниматься. Мы не давим друг на друга, не контролируем.
— Сейчас у вас развлекательное шоу на СТС «Детки-предки»...
— И оно тоже имеет глубокий социальный смысл, несмотря на то что это развлекательное утреннее шоу. Встречаются дети и родители, XX и XXI век. И мы показываем людям, как они мало общаются друг с другом внутри семьи. Как они не знают друг друга. И каждый раз, когда семьи уходят с нашей программы, они говорят: «Елена, спасибо, мы теперь вместе фильмы будем смотреть, мы теперь вместе то сделаем, это».
Родители и дети стали лучше понимать друг друга, что очень важно! Когда я переходила на СТС, было несколько форматов, которые я хотела вести, но вот эти «Детки-предки» — полностью формат эстээсовский. И мне пришлось испытать себя в совсем новом, непривычном деле. Я там даже выгляжу по-другому. И мне не страшно надеть желтое плюшевое платье. Потому что это творчество, мне самой было интересно. Здорово, что зрители меня увидели с другой стороны.
Ведь у меня очень серьезный образ был всегда в «Ревизорро», и даже какие-то мои проявления человечности на монтаже убирали. Если я обняла управляющего и сказала: «Ой, спасибо за то, что вы делаете такое хорошее дело, вы такие молодцы», это вырезалось. Они делали из меня конкретную стерву. И поэтому я собирала фан-встречи в городах, чтобы люди видели, кто я и почему я это делаю.
— Лена, «Летучий надзор. Без цензуры», который из интернета прекрасно перешел на канал ЧЕ!, — это в каком-то смысле продолжение «Ревизорро»?
— Да. Они купили сезоны, которые у нас были, и у меня начались съемки четвертого сезона специально для канала ЧЕ!. Там, конечно, тематика гораздо шире того, что было. Мы говорим про все, что нас окружает. Например, про джинсы. Никто раньше не думал, что джинсы могут вред приносить. Я рассказала, что на самом деле джинсы низкого качества и плохая краска могут влиять на кожу, на ваше здоровье. Или, например, про продовольственную корзину. Много говорим о продуктах. И рассказываем про маркетинговые уловки производителей.
Например, если вы на упаковке видите ГОСТ, то еще нужно проверять, потому что это может быть ГОСТ не на продукт, а на условия работы на заводе. Или, например, может быть написано просто слово ГОСТ, а номера нет, и тогда этот продукт на самом деле не проверен, не было никакой сертификации. А еще в нашей стране можно на любой продукции писать «био» или «эко», и нет никакого закона, который бы это регламентировал. Можно нарисовать прекрасную корову на зеленом лугу и написать «био», «эко» и сделать цену выше.
Мы учим читать этикетки, учим быть грамотным покупателем. Это интересная программа, которая и мой холодильник формирует. То есть мы молочку покупаем теперь только одного завода. Не покупаем один популярный чай, потому что там обнаружили плесень. Осторожны с медом, потому что 90 процентов меда в магазинах — это не настоящий мед. Мне очень интересно это рассказывать, и я рада, что осталась в качестве именно проверяющего.
— Лена, а сейчас вам не угрожают, как раньше, когда вы проверяли рестораны?
— Нет. Сейчас, если кому-то не нравится, что мы о них говорим, они подают в суд. Но все решается в досудебных инстанциях. Мы отвечаем за слова, они подкреплены настоящими исследованиями, на которые мы тратим огромные деньги. Бывает, что на исследование какого-то продукта тратится более миллиона рублей. Потому что какой-то порошок или какой-то творожок проверить на один показатель — 150 тысяч. А показателей-то много. У нас реальные специалисты аккредитованных лабораторий в кадре рассказывают о том, как они вырастили гриб из данного чая, что произошло и так далее. Поэтому, даже когда к нам прилетают досудебные истории, нам не страшно, потому что мы говорим правду. Все мои дела ведет мой муж, он адвокат.
— То есть сейчас началась такая нормальная, цивилизованная жизнь?
— Началась, но я не успокоилась окончательно. Это невозможно… Расскажу один показательный случай. Когда я снимала московский сезон, муж как-то раз посадил меня перед собой и говорит: «Лена, мы можем с тобой договориться? Ну хорошо, мы московский сезон сейчас закончим, а после этого ты можешь никуда не лезть?» Потому что действительно были угрозы, и он боялся за меня. Я соглашалась: «Да, хорошо, я буду поспокойней». На следующий день я буквально на карачках, через людей проползла в какую-то кухню, и начался скандал и месиловка. И в тот момент, когда я уже там все сняла, я поняла, что не могу по-другому. То есть или я раскрываю всю правду, или не занимаюсь этим совсем. И еще это про репутацию. Не могу позволить, чтобы говорили: «Мы Лену Летучую не пустили». Как это не пустили? Я проберусь в щелку… У «Летучего надзора» формат, конечно, другой. Но я докапываюсь до самой сути. Всегда.
— Скажите, а какая вы дома, когда не нужно никуда пролезать, когда не обязательно быть каждую минуту самой лучшей и крутой?
— Я очень домашняя. С детства люблю готовить. Мне нравится, когда в доме уютно, и все для этого делаю. Люблю выращивать цветы. У меня розы, анютины глазки. Еще я выращиваю очень много сортов земляники: ремонтантную, желтую, красную… Я люблю свою семью, люблю быть таким законодателем хороших традиций. На Новый год и на Пасху именно в наш дом приезжает вся огромная семья. Свекровь, ее муж, сестра мужа, двое ее детей, Юркины дети, мои родители, моя тетя. Каждый год мы собираем всю семью для того, чтобы выезжать на отдых. В прошлом году летали в Грецию. В этом году тоже хотели, но пандемия не дала. Я всегда мечтала о большой семье. Знаете, в начале июня было полнолуние, мне позвонила подруга и сказала: «Лена, надо загадывать желание», и я даже не знала, что загадать. Ну то есть у меня есть какие-то желания сокровенные. Но самое главное мое желание сбылось — семья, о которой я мечтала… При этом для меня никогда не было важно кольцо и вся история со свадьбой. Я жутко не люблю свадьбы. Когда меня раньше приглашали на свадьбу, я думала: «Господи, опять…»
— И вы совершенно не хотели замуж?
— Нет. До Юры у меня было несколько гражданских браков. И мне раз пять, наверное, предлагали замуж. Я отказывалась, потому что не хотела. А с Юрой мы встретились в осознанном возрасте. Он тоже все это уже проходил. У него двое сыновей, одному одиннадцать, другому восемь. Когда-то муж был женат на маме старшего сына — Максима… Так что мы меньше всего думали о свадьбе. Просто когда я Юру нашла, поняла, что счастлива. Я его женщина, единственная женщина, а кольцо — формальность. И все же, когда он сделал мне предложение и подарил кольцо, первый раз в жизни я подумала: наверное, я бы вышла замуж. Это произошло 14 февраля в горах, в Сочи. До этого у нас даже разговоров не было никаких на эту тему. Просто он начал надолго пропадать из дома. Я спрашивала: «Куда ты? Где ты?» Он говорил: «У меня очень много работы, но скоро ты все узнаешь». А он искал кольцо. И вот я надела его кольцо и говорю: «Такой прекрасный денек».
А потом мы отправились в Ниццу. Помню, я спрашивала: «Слушай, а что, и свадьба будет?» — «Конечно». — «Серьезно?!» — «Ну а как?» А я даже в голове это не могла вместить. Но это было приятное чувство. Свадьба у нас получилась нетипичная. Мы оба не любим помпезности и шумихи. Журналисты пытались понять, где будет свадьба, чтобы ее снять. А мы хотели просто отдохнуть со своими родными и сделать для них праздник. И улетели на Санторини. Мы все сделали так, чтобы никто не узнал. Когда бронировали виллы, не называли мою фамилию. И местные услышали фамилию Летучая за неделю до свадьбы.
До этого все было оформлено через американское агентство на мою ассистентку… Нас обслуживала всего пара официантов, бармен, потом мы и их отпустили. Играла музыка, мы танцевали. Просто стояли на ушах! Свадьба получилась одновременно и прекрасной, и домашней, и яркой. Юра, поскольку это было на Санторини, после церкви переоделся в какие-то шортики, в рубашку. И спросил: «А ты будешь переодеваться?» А на мне было платье Веры Вонг (ее называют королевой свадебного платья. — Прим. ред.). И я сказала: «Нет, я буду плясать в нем до ночи!» И я плясала в свадебном платье до ночи, босиком на этих греческих камнях. Было, конечно, фантастично. И мне совершенно не хотелось никаких пышных торжеств, которые знаменитости в первую очередь устраивают для журналистов. Тщеславие — не мой грех.
— Вы, конечно, не на исповеди, но что ваш грех?
— Гордыня. И еще парочка грехов, над которыми я работаю. Если я где-то была не права, повела себя резко, я обязательно извинюсь.
— С близкими людьми вы можете быть резкой, нетерпимой, агрессивной?
— Могу.
— И с мужем?
— У меня такой прекрасный муж, я честно вам признаюсь, это просто что-то невероятное. Потому что справиться с таким характером, как у меня, мог только такой мужчина, как он. Потому что я же еще и продюсером работаю, и раздаю задания, и командую. А приходя домой, говорю: «Так, почему здесь не сделали, а здесь? Договоры ты проверил или не проверил?» И он умело ставит меня на место. Я просто наслаждаюсь этим моментом, когда понимаю, что рядом со мной мужчина, что я могу расслабиться и снова быть слабой женщиной. Мне просто нужно говорить «цыц», потому что я все время на лошади пытаюсь в горящую избу войти. Но если меня остановить умело и аккуратно, то я с таким кайфом снимаю платье, каблуки, надеваю какую-то уютную пижаму — и мне так прекрасно!..
— Вы часто в первых интервью после замужества говорили, что хотите родить много детей, но их пока нет… Переживаете по этому поводу?
— Нет, правда. Есть два вида желаний. Первый вид — когда ты можешь повлиять на то, чтобы желание сбылось. Вот я пожелала работать на телевидении. Это было мое. И я могла достичь этой цели благодаря своему труду. Могла получить образование, найти работу. А есть желания, на исполнение которых ты не можешь влиять, на это влияют какие-то высшие силы. Тебе остается просто желать этого всем сердцем и делать все, что ты можешь. А сбудется желание или нет — решать не нам. Я не зацикливаюсь на теме рождения детей. Мой дом уже полон детей, я их люблю. Если высшие силы решат, что у нас с Юрой будут общие дети, значит, они у нас будут и мы станем им лучшими родителями. Но если вдруг так не случится, я не будут убиваться и рыдать. Конечно, сначала меня это беспокоило. Но теперь внутри все гармонично. Я поняла, что, когда желания второго вида не сбываются и ты начинаешь грызть себя изнутри, это тебя разрушает. Я не хочу себя разрушать. Я хочу, чтобы вокруг меня было светло и чисто. И мне кажется, это самое главное. Каждый раз, когда хожу в церковь, прошу, чтобы вокруг меня никогда не было негатива, каких-то злых людей, злых мыслей. Мой мир — он такой. И я это говорю не для того, чтобы вы красиво обо мне написали. Мне, в принципе, все равно, что обо мне думают. Мои близкие знают, кто я.
— Елена, я знаю, что у вас есть блокнот, в который вы записываете самые счастливые моменты жизни. Очень интересно, что у вас там записано и с чего все началось?
— Вся история дневника началась с того, что я стала записывать свои сны (я занималась осознанными сновидениями). А потом поняла, что нужно записывать и то, что происходит в реальной жизни. Это ощущение мира и себя в этом мире когда-то дала мне бабушка Варвара Егоровна, царство ей небесное. Она ушла из жизни достаточно рано, но она учила меня с маленького возраста радоваться самым простым вещам. Я художественную школу окончила, и мы вместе ходили на пленэры и очень много гуляли, разговаривали. Она всегда учила меня обращать внимание на мелочи. Говорила: «Смотри, какая листва, смотри, какой грибок». Может быть, это наивно звучит, но я останавливалась и смотрела, как все прекрасно вокруг. И это умение помогало мне с улыбкой глядеть на все, что бы ни происходило. Даже в самые трудные моменты я останавливалась, смотрела вокруг и думала: «Ну все же хорошо!»
Так было и когда я переехала из Ярославля в Москву и снимала квартиру — большую часть зарплаты отдавала за нее. Квартира была ужасная. О таких говорят — «бабушкина», с захудаленьким диванчиком и шкафчиком. Туда даже друзей стыдно было пригласить. Но зато она находилась в центре — на Бауманской. Это давало ощущение, что я действительно в Москве. Я много гуляла, ходила по музеям. И самым прекрасным было то, что я просыпалась и в окно второго этажа видела огромные деревья и солнце, которое меня и будило. А весной там цвела прекрасная сирень. Такое утро давало мне настроение. И потом до вечера, мне кажется, я раздражала весь офис своей улыбкой… Хотя на тот момент я все же была, скорее, несчастным человеком. Если смотреть со стороны, вроде бы стабильная жизнь, работа в серьезной организации. Но у меня не было профессии, которая доставляла бы удовольствие, не было парня, который бы за мной ухаживал, не было любви. Но при этом я понимала: в мире много прекрасного. А потом, в очередной раз остановившись и подумав, какая же я счастливая, я поняла, что это все нужно записывать. И когда становится грустно, ты просто открываешь блокнот, читаешь, и эмоции возвращаются. И это очень классное, какое-то невероятное изобретение. Я нигде не читала, чтобы кто-то так делал.
— Но вы так и не рассказали ни про одну из записей в этом дневнике. Думаю, это не случайность.
— (Смеется.) Так уж и быть. Когда я стала ревизорро, Николай Борисович Картозия снимал для меня, наверное, самые крутые промо на российском телевидении. Гениальные! Это было самое настоящее кино. Вспомните хотя бы промо про Бородино, где я была Кутузовым. При этом я работала и не задумывалась об этом. И вдруг у меня какая-то съемка большого промо. И я иду по коридору, захожу в большой павильон, там работает огромное количество людей: операторы, режиссеры. Я захожу в студию, и все говорят: «Ведущая в павильоне». На меня обращают внимание, здороваются, и я понимаю: все, что сейчас происходит вокруг, — только для меня и ради меня. Я даже не сразу смогла поверить, что это реальность.
У меня мурашки пошли по коже! И это было невероятно приятное ощущение. Вот этот момент есть в моем дневнике… И до сих пор ко мне подходят люди, берут автографы, и очень приятно, когда тебе говорят: «Мы вас любим, вы нас мотивируете». Я это сейчас рассказала для того, чтобы люди, которые будут читать это интервью, не подумали: это могло произойти только с ней, потому что она под счастливой звездой родилась, у нее были влиятельные родители и так далее… Нет, у меня никого не было. У меня просто была мечта, и я много работала… Многие говорят: «У меня нет мечты». Ее нужно искать. Мой папа, например, в очень зрелом возрасте отказался идти проторенной дорогой, ушел с должности начальника и стал ювелиром. И он счастлив.
— Скажите, а куда мечта несет вас сейчас? Вы же не можете без мечты…
— Ну, без мечты никак. Но о них не рассказывают. Я даже о проектах будущих не говорю… Сейчас я нахожусь в состоянии спокойствия. Я не знаю, что будет завтра. Буду я на телевидении или вдруг уйду в другую область. Без дела я не смогу. Муж говорит: «Лен, я понял, почему ты так много работаешь. Ты просто очень любишь свою работу. Ты не можешь остановиться. Но я буду тебя тормозить. Я отведу тебя в кружок трудоголиков, и ты будешь говорить: «Здравствуйте, я Лена, я трудоголик». Это моя сущность. Не знаю, что будет завтра, но я точно знаю, что буду заниматься именно тем, чем хочу. И это будет занятие для души. Так что записи в моем дневнике никогда не закончатся. И если вдруг я через пять лет начну выращивать капусту, я буду счастлива. И это будет самая лучшая в мире капуста.
