«Некоторые артисты утверждают, что им надоели поклонники, отказывают в фотографиях. Мне кажется, что с их стороны это кокетство. Все-таки наша работа для людей. И если мне за нее говорят спасибо — это же счастье, значит, все не зря. Это оправдывает все сомнения, все слезы после съемок», — считает Екатерина Олькина, звезда сериала «Гадалка».
— Катя, недавно на Первом канале с большим успехом прошел второй сезон сериала «Гадалка». Продолжение было задумано изначально?
— В первом сезоне у нас было два варианта финала — либо намек на продолжение, либо многоточие. Помните сцену: моя героиня и герой Пореченкова стоят друг напротив друга, разделенные дверью? В первом варианте я открываю дверь, а во втором — держу руку на ручке, размышляя, открыть или нет. Я так поняла, что создатели сериала не были уверены насчет продолжения, советовались с каналом. В итоге сериал понравился, и решили, что надо оставить финал, в котором непонятно, откроет Люся дверь или нет. И это явилось прекрасным началом для второго сезона. Моя героиня открывает дверь, но не с персонажем Пореченкова встречается, а входит в свое собственное видение. Когда я прочитала эту сцену, у меня побежали мурашки. Как же здорово все придумано! И весь второй сезон моя героиня пытается сделать так, чтобы это видение не сбылось.
— Эти съемки оказались непростыми для вас…
— Мы все очень ждали съемок второго сезона. Это ожидание затянулось надолго. Я забеременела, и, когда была на четвертом месяце, мне звонят: «Готовься! Второй сезон снимаем». Сказать, что у меня был шок, что я была расстроена, — это ничего не сказать. У меня большая роль, значит, надо быть в кадре практически каждый день по 12 часов. Я и трюки всегда сама выполняю, а тут как быть? И потом, беременность связана с постоянной усталостью, с гормональными изменениями. Я боялась, что в какой-то момент потеряю контроль, начну что-то упускать. Из-за всех этих страхов я плакала целый день, даже хотела отказаться от роли. Потом поговорила с агентом, мне позвонили продюсеры, режиссер… Мы долго со всеми разговаривали, все переживали. Рискованно начинать съемки такого проекта с беременной главной героиней, причем на таком сроке…
— А отсрочить съемки до рождения ребенка нельзя было?
— Были такие мысли, но зритель совсем бы уже забыл первый сезон. Так что продюсеры и режиссер сказали: «Катя, мы никого не видим, кроме тебя, в этой роли, мы даже не можем думать о том, чтобы менять главную героиню. Мы понимаем, что сниматься беременной — это определенный риск, но, пожалуйста, поверь нам. Давай пустимся в это приключение вместе».
— На этот раз трюки делал каскадер?
— Я все делала сама! Причем с трюка начался первый съемочный день. Режиссер и оператор мне объяснили, как это будет: «Сидит Люся в допросной, прикасается к человеку, вдруг — фух, мы входим в ее видение, и она прямо из допросной проваливается вниз, в могилу». Мне так понравилась идея! Конечно, это можно было снять с дублером. Но меня заверили, что все абсолютно безопасно, нет никакой угрозы ни для меня, ни для ребенка. Поэтому я решилась. И вот беременную артистку посадили, привязали к стулу тросами и опустили в «могилу».
— После таких приключений ваш ребенок, наверное, очень активный?
— Ой, он родился таким спокойным! Видимо, столько пережил в животе, что решил: беспокоиться больше не о чем. Я ведь его и на мотоцикле покатала. Мне сказали: «Кать, вот тут хорошо бы проехаться на мотоцикле». Я говорю: «Вы серьезно?» А у меня уже был довольно большой живот. Руки даже не дотягивались, чтобы нормально держаться за водителя. Я держалась за ручку сзади одной рукой, а второй рукой прикрывала живот. Бедный мотоциклист даже не знал, что я беременна. Только когда мы резко остановились и я воткнулась в него животом, понял. У него потом руки тряслись, он говорил: «А может, мы больше не будем, может, хватит одного дубля?»
— Успели закончить съемки до родов?
— Да, успели. В конце снимали в павильоне — сцены в отделении милиции, в кабинетах. И мне пришлось снять мое оверсайз-пальто, в котором я проходила практически весь фильм. И тут должна сказать, что мне очень повезло с партнером. У Михаила Евгеньевича Пореченкова такая мощная спина, такие широкие плечи, что, во-первых, я в любом случае смотрюсь миниатюрной. А во-вторых, за ним всегда можно было скрыться. Оператор меня так умудрялся снимать, что я потом просматривала кадры и вообще не видела своего живота. Где-то я прикрывалась газетой, где-то папкой.
— Как партнеры на съемочной площадке относились к вашему интересному положению?
— Трепетнее всех ко мне отнеслась Диана Арбенина. Вот удивительно, со стороны она может показаться очень жестким человеком, но, пообщавшись лично, я поняла, что это не жесткость, а умение говорить правду и личная точка зрения на все. При этом Диана — тактичный, понимающий человек, абсолютный профессионал, и она тоже женщина, тоже мама и так же когда-то была вынуждена работать беременной. Как только звучала команда «Стоп!», она сразу шла за мной, интересовалась, как я себя чувствую. Остальные в основном старались делать вид, что все нормально, но за это тоже им спасибо, потому что они мне не давали жалеть саму себя. Если бы я начала себя жалеть, я бы, наверное, не выдержала. А так я просто работала актрисой, и не важно, с животом или без. (Улыбается.) Кстати, в первом сезоне «Гадалки» я снималась кормящей мамой, во втором — беременной. Мои коллеги смеются, что если будет третий и четвертый сезоны, то, видимо, я стану многодетной матерью.
— Артисткам все время кажется, что они выпадут из жизни, что-то упустят в карьере…
— Я очень боялась именно выпасть. Еще находились такие доброжелательные люди, которые говорили: «О, второго родишь — можешь забыть о профессии». Нет, когда я ходила беременная, у меня не было времени об этом подумать. А вот когда родила, села дома… Тут ведь еще пандемия, все оказались заперты в квартирах. А я — в послеродовой депрессии, с лишними килограммами и с двумя детьми. Конечно, мне было очень страшно. Но вообще, я живу с верой, что любые трудности нам даются по силам. И если на мою долю выпадает какое-то испытание, я себе говорю: «Кать, значит, ты и это выдержишь. Для чего-то оно нужно». В итоге карантин кончился, и мне удалось быстро выйти из декрета, я нахватала кучу разных проектов. И кстати, съемки «Гадалки» оказались лучшим стимулом много не есть, вынашивая ребенка. Я за первую беременность набрала 20 килограммов и очень боялась, что история повторится. А тут держала себя в ежовых рукавицах как могла. Важно было, чтобы лицо не поправилось, ведь в моем положении в основном снимались крупные планы. Конечно, порой у меня появлялись отеки, особенно к девятому месяцу. Но я молодец, потому что набрала гораздо меньше, чем в первый раз. Я правильно питалась и занималась спортом, насколько это возможно: плавала, ходила на пилатес.
— Можно ли сказать, что сериал «Гадалка» — одна из ваших любимых работ?
— Провокационный вопрос. Самый любимый проект — это всегда тот, который еще не вышел, который ждешь. Например, я жду выхода триллера, который называется «Технарь». Снимала та же команда — режиссер Душан Глигоров и оператор Батыр Моргачев, — как и сериал «Хрустальный», который сейчас очень хвалят, он даже попал в конкурсную программу фестиваля. Очень надеюсь, что «Технарь» будет не хуже и этой работой я смогу гордиться. Там у меня главная роль, в нее вложено столько сил, крови, пота!
— Что ж, желаю вам, чтобы эта работа принесла вам большую славу. Кстати, помните ли вы момент, когда вас стали узнавать на улице?
— Меня до сих пор не узнают. Бывает, кто-то скажет: «Вы такая красивая, у вас знакомое лицо, мы с вами уже где-то встречались?» Таксисты спрашивают: «Ой, а я вас уже возил?» То есть люди понимают, что видели меня где-то, но где — не могут вспомнить. Надо сказать, меня очень меняет камера, в жизни я другая. Ну а если меня узнают как актрису Екатерину Олькину, говорят комплименты моим работам, мне приятно. Не думаю, что в нашей стране узнаваемость может обернуться преследованиями или чем-то докучающим. Я знаю, некоторые артисты утверждают, что им надоели поклонники, отказывают в фотографиях. Мне кажется, с их стороны это кокетство. Все-таки наша работа для людей. И если мне за нее говорят спасибо — это же счастье, значит, все не зря. Это оправдывает все сомнения, все слезы после съемок. Я же каждый раз еду со смены в машине и анализирую, что получилось, а что нет.
— Почему? Это уже какое-то самокопание.
— Но я же Скорпион. И перфекционист, хоть это мне и мешает. Работаю над собой, стараюсь больше себе доверять. Потому что, конечно, все эти самокопания — от неуверенности.
— А есть в вашем окружении человек, который всегда поддержит, даст совет, которому можно поплакаться?
— Всю жизнь такой подушкой безопасности, поддержкой, опорой во всем была для меня мама. Но этот год начался с того, что ее не стало. И я, честно говоря, до сих пор не могу это до конца осознать. Мама для меня была очень многим, заменить ее никем невозможно. Но, может быть, появится какой-то человек, к чьему мнению я буду прислушиваться и с кем смогу разделить свои тревоги. Пока такого человека нет.
— Наверняка эмоциональную поддержку будут давать сыновья, когда станут постарше. Какими они растут? Как старший сын Митя воспринял появление младшего брата?
— Он меня спрашивает: «Мама, когда у нас появится сестренка?» Ему все мало. Когда я готовила Митю к скорому появлению младшего брата, читала ему книжки про деток, у которых рождаются младшие брат или сестренка, про животных, у которых тоже появляются младшие в семье. Но я совершила ошибку: говорила ему, что вот родится младший братик, и можно будет с ним поиграть. Я не учла, что первый год играть не получится. И Мите потом очень сложно было объяснить, что не надо на младшего брата набрасываться, совать ему пальцы в рот и в глаза, что это живой человек, а не кукла, не очередная его игрушка. Первые три месяца мне приходилось просто оборону держать, не подпуская Митю к Мирону. При этом Митя периодически спрашивал: «Какая от него польза?»
— У них большая разница в возрасте?
— Четыре с половиной года. И конечно, сейчас это колоссальная разница. Мирону год и семь месяцев, он очень активный мальчик. Недавно художник по гриму спрашивает: «А он у тебя ходит?» Я говорю: «Да какой там ходит, он уже на самокате катается». Я слышала, что младшие дети быстрее развиваются и схватывают больше, потому что все повторяют за старшими. А теперь я это вижу. Мирон за братом многое повторяет. Они уже взаимодействуют друг с другом. Митя приходит из садика вечером, и они носятся вместе, в футбол играют. У Мити, конечно, любимая игра — отнять у Мирона игрушку и посмотреть, что будет. Но Мирон очень быстро научился давать сдачи, учится преодолевать трудности, решать проблемы. У Мити этого не было, и ему бывает сложно с его характером понять, что у другого человека есть свои интересы и их тоже нужно учитывать. И все же счастье, что они есть друг у друга. Утром Митя уходит в садик, и Мирон начинает плакать. Он раньше плакал, когда я уходила на работу, а теперь его печалит, что придется остаться без Мити.
— С отцом старшего сына вы разошлись, а вот про отца Мирона ничего не известно. Каков ваш статус?
— Мой статус — мама. Про отца второго сына я пока не готова говорить.
— Какая вы мама — строгая или добрая?
— Мне приходится быть строгой с сыновьями, потому что больше некому. Все вокруг с ними слишком ласковы, а надо же обозначать границы дозволенного. Но иногда я устраиваю выходной для нас троих и балую парней по полной программе. Сейчас мы живем в Петербурге, у меня съемки до октября, и, чтобы не быть постоянно в дороге, я перевезла сыновей сюда. И вот недавно мы поехали в зоопарк, в планетарий, на выставку динозавров. И я все им разрешала: хочешь мороженое — держи, хочешь покататься на лошадке — пожалуйста, аквагрим — нет проблем. У нас получился настоящий праздник. Я понимаю, что им не хватает мамы, и нужны такие праздники, чтобы они почувствовали, что их любят, что они просто дети.
