«Я бросил курить. Много занимаюсь спортом. Лечусь, согласно рекомендациям врачей. Но вдруг понял, что трачу жизнь впустую. Что я делаю? Ничего. И это называется жизнь? Не хочу жить так, словно я уже умер», — говорит Антонио Бандерас.
Актер пережил за последние годы немало событий. Развод с женой Мелани Гриффит (им с первых дней брака давали от силы полгода, но этот союз продержался около двадцати лет, несмотря на разницу в возрасте, проблемы Мелани с алкоголем и наркотиками). Инфаркт год тому назад от всех перенесенных переживаний. Роман с 38-летней голландкой Николь Кемпел (не актриса, специалист по финансам и банковскому делу) хоть и не привел еще к женитьбе, но пара всюду появляется вместе и не дает поводов сомневаться в прочности отношений. Но перед нами все тот же Антонио. Может быть, немного постаревший и уставший, но, к счастью, не утративший своего фирменного мальчишеского обаяния.
— Антонио, вы окончательно выздоровели после случившегося инфаркта в прошлом году?
— Да, дело было в моем доме в графстве Суррей — я теперь живу в основном там, в Англии. И это было довольно страшно, честно признаюсь. Я знал, как все мы, что такое случается. И сердце у меня нередко побаливало. Пульс зашкаливал. Но когда вот так близко, совсем рядом чувствуешь дыхание смерти… Я испугался… Отвезли меня в клинику и поставили три стента, чтобы расширить артерии, открыть доступ крови к сердцу.
— Как-то повлияла на вас болезнь?
— Я стал спокойнее. Меньше эмоций стараюсь вкладывать в свою актерскую игру. Меньше тревожусь из-за всего. В том числе из-за работы. Возможно, повышенная тревожность и привела к проблемам с сердцем. Теперь я стараюсь любить все, что я делаю. Каждое мгновение. И не ругать себя.
— Ну а выводы какие-то относительно образа жизни сделали?
— Я бросил курить. Много занимаюсь спортом. Принимаю лекарства, которые мне врачи рекомендовали. Думал, что не буду работать гораздо дольше, но вскоре понял: мне это не подходит. Я словно трачу жизнь впустую. Иногда принимаюсь жаловаться на усталость, отдыхаю день, второй, а на третий начинаю себя есть поедом. Что я делаю? Ничего. И это называется жизнь? (Смеется.) Иными словами, я пришел к выводу: не хочу жить так, словно я уже умер.
— Все-таки ужасно странно слышать от вас — такого веселого, живого, бодрого человека, каким все вас знают, — такие грустные вещи… Про усталость, больное сердце, смерть…
— Да нет в этом ничего особенного. Я и раньше быстро уставал. Это привычное для меня состояние. Есть два типа усталости: дневная, то есть когда за день устаешь. Как на съемках «Гений: Пикассо» было — приходишь в 4 утра, сидишь 4 часа на гриме. И другая усталость — длительная, долго копившаяся, накрывающая тебя постепенно, но в один прекрасный день с особой силой. Вот такого рода состояние плохо воздействует на ум, интеллектуальные способности. Но вообще, мне бы не хотелось заострять ничье внимание на своем здоровье. Миллионы людей проходят через подобные вещи, и никто же о них публично не распространяется, не требует к себе жалости или сочувствия. Почему моей болезни нужно придавать какую-то особую важность? Чем я лучше или важнее других людей, испытавших или испытывающих такие же страдания? Да ничем. Все нормально. Я выздоровел.
— Ваши отношения с бывшей женой Мелани Гриффит остаются дружескими после развода?
— Да. Мелани — часть моей семьи, и я буду любить ее до конца своих дней. Мы все эти годы постоянно общаемся, и я рад, что сумели разойтись элегантно. (Расстались Мелани и Антонио в 2014 году, развод завершился в 2015-м без всяких скандалов и проволочек. — Прим. ред.) Наши дети счастливы, и это очень важно. Я провожу много времени с нашей дочкой Стеллой. Мелани, Александр и Дакота тоже со мной встречаются. Дакота стала суперзвездой — потрясающе! (Дочь Мелани от третьего брака с актером Доном Джонсоном сделала карьеру актрисы в Голливуде. — Прим. ред.) Наши дети всегда были и остаются нашим главным приоритетом. В общем, все очень неплохо в этом смысле. Мелани поздравила меня недавно с днем рождения, очень трогательно. Я всегда ей пишу, и звоню, и встречаюсь, когда бываю в Лос-Анджелесе.
— Расскажите, почему вы согласились сыграть Пикассо — после того, как столько раз отказывались? (Речь идет о новом 10-серийном телефильме, снятом по заказу канала National Geographic, о жизни и творчестве Пабло Пикассо. Бандерас был номинирован за эту роль на престижную телепремию «Эмми». — Прим. ред.) Да еще такой масштабный проект сразу после проблем со здоровьем…
— Да, мне и впрямь еще в молодости не раз предлагали сыграть этого гениального художника. Пикассо родился в моем родном городе Малаге, буквально через несколько домов от нашего. Мама водила меня мимо и всегда говорила: «Вот в этом доме родился великий Пикассо». Но я все равно отказывался от роли. Хотя мне приходилось играть реальных персонажей, например Че Гевару в «Эвите». Но никого, равного Пикассо по масштабу личности и гениальности.
Возможно, я не хотел подводить одного из своих кумиров в глазах публики. Сложно это объяснить. Однако в 57 лет подумал, что, наверное, стоит все-таки попробовать. Это будет моя главная картина — как у художников есть всегда самая важная для них работа. И когда ко мне обратились канал National Geographic и знаменитый режиссер Рон Хауард, один из продюсеров этих серий, я согласился. Мне предстояло сыграть Пикассо в диапазоне от 40 лет до его смерти в 91 год. Они мне сказали, что никого не видят больше в этом образе. Лестно, сами понимаете. (Смеется.) В общем, я подумал: если и сейчас откажусь, буду последним негодяем!
— Сложно было? Вам же пришлось налысо постричься и даже брови сбрить…
— И длилось это пять месяцев. Да, утомительно. Мне делали перед каждой съемкой фактически маску вместо лица. Приходил в 4 часа утра и часов пять сидел на гриме. Невероятно благодарен мастерам своего дела, величайшим профессионалам, кто возился со мной каждый день столько времени. И я мог при всем количестве этих накладок, объемно-пластического грима еще и выражать массу эмоций своим лицом. Мы долго сообща искали эту маску — часами стояли все вместе перед зеркалом и обсуждали, что и как. И одежду тоже придумывали.
Например, я небольшого роста, но Пикассо был еще ниже. И мы придумали шить все брюки и бриджи на несколько размеров больше. Тогда ноги укорачиваются и кажутся еще меньше. Очень любопытный эффект получался. Но еще лично мне, как актеру, очень важно было найти правильный баланс между черным и белым в личности Пикассо — я имею в виду прежде всего его сложную и неоднозначную личную жизнь... Мне нравится, что у нас получилось. И я скучаю по Пикассо, он по-прежнему где-то со мной — в моем сердце. Я любил погружаться в состояние дзен — так называют это буддисты. Много размышлял, созерцал во время долгих съемок. И теперь иногда ловлю себя по утрам на том, что фыркаю и сморкаюсь в ванной, как настоящий старик.
— Известно, что Пикассо достаточно вольно обращался с женщинами — менял любовниц как перчатки, использовал их и бросал…
— Жизнь научила меня справедливости. Мы не имеем права обвинять людей в том, чего они не делали. По поводу поведения Пикассо встречаются разные точки зрения. Разные люди вспоминают разное. Если бы я снял фильм о своем отце, он был бы совсем иным, нежели тот, который снял бы мой брат — тоже о нашем отце. У Пикассо — неверность и привычка бросать женщин, с одной стороны, с другой — платонические отношения с Гертрудой Стайн, например. Я не верю в то, что он применял силу, бил женщин, хотя об этом писала одна из его любовниц. Использовал — безусловно.
Поймите, когда мы говорим о Пикассо, мы сталкиваемся с целой планетой, обладающей невероятной силой притяжения. Гений — это всегда патология. Патология, которой и Пикассо не может избежать. «Я тебя люблю, но должен уйти. Мне необходим вихрь, чтобы продолжать творить и рушить все принятые правила в искусстве и в жизни. Я должен поймать волну, в спокойном озере мне нет места», — говорит мой герой. Что ж, Пикассо — Дон Жуан и Минотавр, каким он изображает самого себя в своих картинах. Он преследует женщин, он овладел искусством соблазнения. Говорит о любви и о занятиях любовью как об искусстве… Нет, я не защищаю Пикассо. Просто надо быть чокнутым, чтобы судить его в рамках общепринятой морали.
— Вы с родными художника встречались?
— О да. Я хорошо знаю Майю, его внебрачную дочь, и внука Оливье. Они помогли мне увидеть человека за этим гигантским мифом под названием «Пикассо». И Майя уверяла, что он был хорошим отцом. И хорошим, в общем и целом, человеком. Пикассо пребывал в вечном поиске новой музы-любовницы, как только чувствовал, что нынешние жены и подруги больше не приносят ему вдохновения. Творческое возбуждение от нового знакомства — открытие новой личности, нового тела — было необходимо ему, он не мог без этого жить и писать. Это как наркотик. И не следует серьезно относиться к воспоминаниям некоторых женщин Пикассо. Все-таки важно многое знать и понимать, чтобы делать выбор — кому стоит верить, а кому нет.
— Не значит ли это, что вы остаетесь в стороне от нынешнего голливудского главного тренда — движения в защиту жертв мужского насилия — с такими-то спорными рассуждениями?
— Я полностью это движение поддерживаю. Конечно. Кто же в здравом уме не станет этого делать? Группа женщин борется за то, чтобы их не подвергали насилию, и предает публичной огласке ужасные вещи, которые произошли с ними много лет тому назад. Но в то же время я снова хотел бы призвать всех проявлять большую осторожность в вынесении оценок и суждений. Иначе легко впасть в противоположную крайность. Превратиться в тех, с кем объявлена борьба.
— Не могу в связи с этим не спросить: правда, что Сальма Хайек вам не рассказала о том, как с ней обращался Харви Вайнштейн, хотя она ваша очень близкая подруга?
— Я позвонил Сальме после ее публичного выступления о чудовищном поведении Вайнштейна на съемках фильма «Фрида». Черт знает, что он заставлял ее выделывать, пользуясь своим могуществом продюсера, от кого зависела ее работа, о которой она так долго мечтала, — снять фильм о великой мексиканской художнице и сыграть ее. Так вот, я сразу же позвонил Сальме и набросился на нее с упреками: как ты могла не сказать мне тогда ничего?! И не только мне!
Сам я работал с Вайнштейном над несколькими фильмами, но не сталкивался, как вы понимаете, ни с чем подобным. И знаете, что сказала Сальма? «Я не хотела никого из своих друзей подставлять. Он мог испортить вам карьеры, если бы вы вздумали его осадить. Слишком большим обладал влиянием. И вы заплатили бы за мою защиту очень высокую цену». Сальма хотела нас защитить… Невероятно… Все это с трудом укладывается в голове.
— Ладно, не будем о грустном. Та же Сальма Хайек говорит, что вас чаще всего принимают за Кота в сапогах — персонажа, которого вы озвучили в одноименном мультфильме. Она сама там озвучила кошечку — подружку главного героя. Или это она так подшучивает над вами?
— Сальма права! Стоит появиться мне в супермаркете, скажем, как обязательно какая-нибудь мамочка с ребенком подходит и начинает умолять — нет, не автограф дать, — а изобразить Кота. И даже без детей подходят и просят. Неудобно, конечно, неловко. Но я изображаю — что же поделаешь! (Смеется.) Я ж давно уже Кот в сапогах — еще со «Шрека». Говорят, похож я на него не только голосом, но и внешне.
— Ваша жизнь и карьера интересно складывались — в Испании вас случайно открыл режиссер Педро Альмодовар, вы оба прославились благодаря фильмам «Закон желания», «Женщины на грани нервного срыва», «Свяжи меня»… Вы приехали в Лос-Анджелес в 30 лет, а Педро остался в Испании, обиделся на вас и много лет не снимал. В Голливуде вы умудрились избежать амплуа типичного злодея, ролей, которые, как вас предупреждали, только и могут достаться испаноязычному актеру. И в «Филадельфии» с Томом Хэнксом играли, и в «Интервью с вампиром» с Брэдом Питтом, и в «Маске Зорро», и отдали, конечно, дань своим корням — имею в виду «Отчаянный» и «Однажды в Мексике». Альмодовар вас простил, и вы снова у него сыграли — в картине «Кожа, в которой я живу» в 2011 году. Женились в Голливуде на Мелани Гриффит, дочери легендарной актрисы, а теперь вот снова вернулись в Европу…
— Да, мне удобнее сейчас жить в Европе. Моя подруга родом из Нидерландов, и она в силу своей профессии (финансист) — человек мира. Может где угодно работать, лучше меня знает английский язык, и мы договорились обосноваться в Лондоне. Это такое честное для всех решение: европейские страны рядом, и до Америки ближе, чем откуда-то еще. Знаете, я никогда особенно не беспокоился из-за карьеры. Никогда не просчитывал, каким должен быть мой следующий проект. Не хотел беречь и поддерживать определенный актерский типаж, образ, который мог сложиться у зрителей. Если такое с актером происходит, все — он больше не свободен в своем выборе, его ждут одинаковые роли — словом, это ловушка, и из нее трудно, а иногда невозможно выбраться.
Поэтому я никого особо не удивил, когда в 2015 году взял краткосрочный узкоспециализированный курс в Колледже искусства и дизайна имени Святого Мартина в Лондоне. Хотел поэкспериментировать немного с дизайном мужских капюшонов с пелеринами. Индивидуальный пошив и все такое. Мне кажется, этот вид головных уборов таит в себе огромный потенциал. И это вполне логично вытекает из моего участия в фильмах о Зорро. Жаль, что пока из этой поражающей воображение идеи ничего толкового не выходит. Но я знаю, знаю — многие тогда крутили пальцем у виска. Мол, Бандерас сошел с ума. (Смеется.)
— А правда, что вы настояли на том, чтобы часть съемок «Гений: Пикассо» проходила в Малаге?
— Да, я настоял на этом. Чтобы приблизиться к пониманию этого художника, необходимо видеть этот особый свет. И мы снимали в его доме, и в церкви, где его крестили, и на арене, где он смотрел корриду со своим отцом еще мальчишкой. Для меня это было принципиально…
— А у вас есть дома картины Пикассо?
— Да, у меня были две, но одну я отдал Мелани при разводе. Теперь очень жалею. Наверное, стоило попытаться добиться иного соглашения. И если бы у меня водились большие деньги, я бы очень хотел купить несколько моих любимых полотен Пикассо из тех, которые, на мой взгляд, навсегда изменили искусство живописи.
— К слову, о деньгах. Только в 2017 году у вас вышло шесть фильмов. В 2018 — четыре. А в 2019 планируется релиз еще четырех. Не заскучаешь…
— Я мечтаю еще раз выступить на сцене в мюзикле. В 2003 году мне повезло выйти на бродвейскую сцену в спектакле «Девять». Эх, то была лучшая и счастливейшая пора моей американской профессиональной жизни. И знаете, я не теряю надежды. Я купил в Малаге театр. Два здания. Одно для детского театра, в другом — репетируют и играют молодые певцы. И собираюсь в личных целях использовать свое приобретение. Веду переговоры с одним из крупнейших продюсеров бродвейских постановок. Если все получится, прокатаем спектакль у меня в Малаге, а потом перенесем его на Бродвей. Вот такие у меня планы.
