США, самое начало XX века. Доктор Джон Тэкери – хирург в передовой нью-йоркской больнице, использующей новейшие технологии. Не так давно к ним, например, завезли первый в истории аппарат для рентгеновских снимков. Впрочем, прогресс в медицине соседствует со стагнацией в мозгах: душевнобольных по старинке лечат вырыванием зубов, аборты под запретом, а молодой и чертовски талантливый темнокожий новичок подвергается расистским нападкам. Тэкери борется за жизни каждого пациента, как за свою. Впрочем, как раз за свою бы ему тоже не помешало бы побороться – доктор зависим от кокаина. Со временем становится ясно, что сама больница – в некотором роде, отражение не только его собственной, не самой чистой души, но и переломного для истории человечества времени в целом.
«Больница Никербокер» вышла как раз когда телешоу получили новый бустер популярности за счет выстреливших примерно в одно время Breaking Bad, True Detective и других классических шоу, нанесших на карту кинематографа (а не только телевидения) сериальную продукцию. Это по-настоящему авторское творение, как, впрочем, и все, к чему прикладывает руку лично Стивен Содерберг: каждая его картина – эксперимент по части формы и содержания, и на этот раз особенно радикальный, в духе его малобюджетных картин а-ля «Пузырь». Не в смысле вложенных денег (в этом плане, напротив, чувствуется размах и щедрота), а в смысле задумки. Просто представьте себе, как если бы условный роман «Посмертные записки Пиквикского клуба» решил экранизировать, скажем, Гаспар Ноэ или Николас Виндинг Рефн.
Первое чем подкупает шоу – это техническая составляющая. С одной стороны, перед нами добротная костюмная драма, в которой тщательно воссоздан антураж немытого Нью-Йорка, только вступающего в эпоху прогресса. С особенной дотошностью, конечно, зрительский глаз изучает всякие медицинские приборы – шприцы, скальпели, всякие допотопные аппараты и, конечно, рентген, больше похожий на агента Джеффриса из третьего «Твин Пикса», чем на, собственно, рентген. Поэтому, наверное, Содерберг решил пойти ва-банк и взял в руки камеру как оператор: находиться в контакте с таким интересным материалом – уникальная возможность, которую, увы, зрители не слишком оценили (сериал закрыли после второго сезона). С другой, содерберговская ручная съемка напоминает, скорее, «Коммуну» Питера Уоткинса, т.е. костюмную драму, снятую в духе репортажа или докфильма. Не к такому привык зритель в подобном кино!
Усиливает этот зазор между эпохами (старое время снято языком новейшего мира) синтетическая музыка Клиффа Мартинеса, кстати, уплотняя ассоциации с фильмами Рефна, к которым он часто пишет саундтреки. В итоге навороченная реконструкция эпохи намеренно делается наносной, искусственной – ощущение, что все это снято (а, значит, и происходит) здесь и сейчас, не покидает на протяжении обоих сезонов. И тогда все эти вспоротые тела, вырванные зубы и наэлектрофорезованные люди не становятся, как часто бывает в историческом кино, частью шарма ушедших эпох, а вызывают естественную оторопь, будто весь этот кошмар творится во вполне себе XXI веке. Разрушая условности, Содерберг размывает грань между временами – а властелином во все из них, конечно, выступает кокаин как символ порока, желанный и смертоносный. Особенно в носу человека со скальпелем в руке.
{current_photo_index}/{total_photo_count}
