Трейлер «Блокадного дневника» Андрея Зайцева не обманул: главные герои картины, действительно, не живые люди, а зомби. Но это не оскорбление чувств верующих, а просто трагическое несоответствие масштаба идеи и ее исполнения.
Молодая, пышущая здоровьем немка приезжает к жениху под Ленинград. Она кокетливо примеряет тулуп и валенки, слушает Моцарта, а потом с восторгом палит из пушки по, казалось бы, безжизненному городу.
Но в городе еще осталась жизнь. По крайней мере, там остались люди, которые дышат, смотрят и даже иногда говорят. У людей нет ни электричества, ни еды, нет вообще ничего, а в феврале 1942-го в Ленинграде стоят страшные морозы. В домах давно протопили всю мебель, съели кошек, собак и крыс. Выход на улицу почти неизбежно означает смерть от обморожения, но выходить надо, хотя бы для того, чтобы получить свои 125 грамм хлеба по карточке. Но у 32-летней Оли Берггольц другая цель: она хочет напоследок, перед смертью увидеть папу, даже если для этого придется пересечь полгорода.
«Блокадный дневник» (2020) снят по воспоминаниям и повести «Дневные звезды» Ольги Берггольц, а кроме того, по дневникам Даниила Гранина и записям простых ленинградцев, переживших ту адскую зиму 1942-го. В начальных титрах прямо указано, что у каждого героя есть свой прототип, все основано на реальных событиях, ничего не выдумано. После таких слов назад дороги нет – это не вымысел, все так и было. Вот только даже реальную историю можно рассказать по-разному.
«Блокадный дневник» – это бесстрастная хроника ледяного ада, в котором пытались выжить два миллиона человек. Именно что бесстрастная: нам просто показывают раз за разом, как экспонатов в музее, прохожего, который медленно жует кожаную перчатку, потому что больше жевать нечего, шкаф, переделанный в гроб, морг в естественных погодных условиях, когда даже трупы младенцев, завернутые в одеяла как в саваны, цепляют баграми и разрубают топорами. Люди с черными лицами и бессмысленными взглядами передвигаются по замерзшим каналам как зомби – в них нет жизни, для них что воля, что неволя – все одно (и румяная немка из первых кадров нужна была, конечно, для резкого контраста). Фиксация на бытовом и физиологическом кошмаре доводит авторов до комического абсурда: когда случайной прохожей отрывает бомбой руку, она голосит: «В ней были мои хлебные карточки, найдите мне мои карточки!» – это все, что ее беспокоит. Три кукурузных зернышка, три надетых одно на другое пальто, ремень, из которого получаются неплохие котлеты, – все это, конечно, важно и нужно знать. Но, как писала сама Берггольц, «ленинградский быт был не бытом вовсе, а бытием», а у Зайцева это именно кунсткамера бытовых ужасов.
В бесконечном повторении одной и той же фразы, в сумбурных обрывках речи, в фиксации на реалистическом правдоподобии режиссер, очевидно, ориентируется на Алексея Германа. Но там, где у Германа были живые люди, у Зайцева – живые трупы. Трупам же не хочется ни сочувствовать, ни сопереживать. Даже главная героиня Ольга не вызывает никаких человеческих эмоций. В «Блокадном дневнике» она всего лишь проводник, экскурсовод, чьими глазами мы смотрим на происходящее.
Действие оживает в последней четверти фильма, когда Ольга доходит, наконец, до цели и встречает отца. Но эта встреча с красивым рассказом про розы, которые обязательно расцветут, и про трамваи, которые обязательно пойдут, выглядит неубедительной, как попытка воскресить мертвого. После «Блокадного дневника» совершенно непонятно, как они выжили, эти ленинградцы, если не осталось у них ни силы воли, ни силы духа, ни эмпатии, – вообще ничего. Поэтому – действительно жаль.
{current_photo_index}/{total_photo_count}
