— Раньше вы говорили, что обожаете поездки за рулем, потому что они помогают вам сбрасывать адреналин. Теперь же ездите на пассажирском месте. Как вам такая перемена?
— Очень удобно. (Улыбается.) В том, что у меня свой водитель, конечно, есть что-то буржуйское, но для меня это стало необходимостью. Можно это время использовать для себя. Ну а что касается поездок на спектакль, машина меня возит театральная, не личный шофер. Спасибо, что этого пока не лишили.
— У вас до сих пор после спектакля полный автомобиль цветов?
— Бывает.
— Кто ваши зрители?
— Сорок плюс.
— Раньше были 20—30-летние, я их хорошо помню. Какое ощущение, когда растешь со своими зрителями?
— Замечательное. Те 20—30-летние тоже выросли, вот поэтому и сорок плюс. (Улыбается.) Понимаете, в нынешнем Театре Моссовета упущена еще одна вещь. Театр воспитал за эти десятилетия своего зрителя. Их дети выросли, у детей появились свои дети, и все они ходили к нам по своей традиции. Такой круг близкого зрителя есть во всех театрах. Теперь мы этой публики лишаемся, потому что ставка делается на других людей, на другое поколение. Мое мнение, что эта ставка не оправдывается. Тинейджеры если и приходят в театр, то не по большой любви к театральному искусству, скорее под влиянием модных и броских рекламных объявлений, а чуть повзрослев, в театре не задерживаются. А старый добрый зритель, о котором забыли и перестали его учитывать, теряет интерес. И как итог — полупустой зал.
— Александр Юрьевич, но на ваших спектаклях всегда аншлаги, и зрители приезжают даже из других городов.
— Бывает. Не знаю, сколько на спектакле немосквичей, но знаю, что зрители приезжают и прилетают со всей страны — из Барнаула, Воронежа, Алтайского края, из Уфы, башкирский мед мне привозят. География самая разная. Думаю, они видели артиста сначала в кино. Ведь дорога зрителей к театру чаще всего идет через кино, через телевизор. Они видят артиста на экране, говорят: «Нравится!» — и потом хотят увидеть вживую, понять, что же тот представляет из себя на самом деле. Для этого идут в театр, смотрят на артиста и говорят или «Что-то я зря пошел», или наоборот: «Здорово! Хочу увидеть его еще». Почему на «Ричарда» люди приезжают по два-три раза, несмотря на то что он очень тяжелый? Это же не комедия, это далеко не про «посидеть, улыбнуться и выпить бокал шампанского в буфете»... А люди же приезжают раз за разом. Делайте выводы! А я делаю свои: значит, надо создавать для зрителей что-то новое и интересное.
Теперь нужно что-то делать к 60-летию. И мы уже начали репетировать с Ниной Чусовой «Маскарад», премьера которого должна выйти на сцене Театра Армии.
— Странно ставить к юбилею спектакль на другой сцене.
— Но что же делать, если театр, которому ты отдал 27 лет, не предлагает к твоему 60-летию ничего вообще?
Виктору Сухорукову театр тоже ничего не предложил к его 70-летнему юбилею. Ведь дошло до смешного, мне даже отказали в предоставлении сцены для проведения юбилейного вечера в июле. Мы просили взять сцену в аренду в очередной понедельник июля, когда у Моссовета выходной и сцена сдается другим театрам. Но был безмолвный, долгий «не ответ», который я посчитал за отказ. Что тут еще ждать? Приходят на ум слова из Ричарда: «Пришла пора сказать, мой труд забыт!» (Улыбается.) А юбилейный вечер к 60-летию все равно, вопреки всем и вся состоится, пусть и на другой сцене, это даже не обсуждается...
За все существование нынешнего руководства мне предлагали только роль Клавдия в постановке «Шекспиргамлет». Это после Ричарда! Кому-то пришла в голову такая шальная идея! Честно выполняя свои рабочие обязательства, я пришел на две репетиции, на большее меня не хватило.
Так что ничего нового у меня в Театре Моссовета нет и при нынешнем руководстве не будет. Но мне хочется еще что-то сделать, пока могу. Почему-то всегда думал, что кино — это любовь по возрасту и по внешности. В кино может произойти, а может и не произойти любовь по таланту, когда ты вырастаешь из своего образа и тебя уже не видят красивым мальчиком или красивым мужчиной, а замечают морщины, складки, припухлость глаз и опущенные уголки губ, эта любовь кинематографа к тебе может и закончиться.
А вот про театр мне думалось, что это любовь навсегда. В театр ты пришел юным, служишь ему всю жизнь и уходишь вперед ногами. Театр — дом. Тем людям, которые сейчас управляют театром, мне кажется, это сложно понять.
