Однажды он спас нам спектакль «Палуба» по пьесе Зорина. Речь шла о любви женатого человека и молодой девушки. Юра пришел на генеральный прогон и был впечатлен. Он и не знал, что спектакль в последнюю минуту решено было запретить по морально-этическим соображениям. И встретив где-то Фурцеву, на ее вопрос, что последнее он видел в театре, Гагарин на голубом глазу ответил: «Был в Театре Станиславского на генеральной репетиции спектакля «Палуба». Замечательно! Мне очень понравилось!» Говорят, рядом с Фурцевой при этом стоял тот самый чиновник, который запретил спектакль. Он не посмел возразить. Так «Палуба» была спасена!
В те времена Театр Станиславского — один из лучших в Москве. Там продолжали работать еще ученики Станиславского, например Петр Глебов, который играл в «Тихом Доне» Гришку Мелехова. Фамилии многих широкой публике сейчас неизвестны, потому что они не снимались в кино. Звездами были Евгений Леонов, Евгений Урбанский. Потом пришел замечательный самородок Жора Бурков.
С Женей Урбанским мы поселились в соседних комнатах — он со своей женой Дзидрой (они были еще молодожены, сильно друг в друга влюбленные), я с Аленой. Руководитель театра Михаил Яншин позволял молодым артистам, не имеющим собственного жилья, заселять декорационный сарай, пока сам хлопотал о квартирах для них. Все в сарае жили скромно. У нас с женой была маленькая комнатушка, две узкие кровати с железной панцирной сеткой, тумбочка, гвозди, вбитые в стену, на которые мы вешали свою одежду. Еще в сарае имелись душ, туалет и плита, чтобы готовить. Кроме нас и Урбанских там жили Ольга Бган, Лида Савченко, Альберт Филозов... Помню, Филозов все разучивал Баха на рояле, который помещался там же, в декорационном сарае. Альберт очень музыкальный, у него слух роскошный. А Женя Урбанский играл на гитаре. Рвал струны. Исполнял хулиганские песни, которые ему очень шли.
К нам по вечерам заходили в гости известные поэты, спортсмены, телеведущие. Чаще всего бывали Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Валера Брумель — олимпийский чемпион по прыжкам в высоту. Так как в сарае хранились материальные ценности — то есть декорации, вечером его обязаны были запереть на амбарный замок. Приходилось именитым гостям подниматься к нам по пожарной лестнице и забираться в слуховое окно. Вокруг большого стола усаживались кто на чем. Кто-то на грубо сколоченной табуретке, а кто-то на царском троне из спектакля. Гости приносили с собой еду и выпивку. За недостающим Женя Урбанский ходил в «Елисеевский» — у него имелся для этой цели большой геологический рюкзак, в котором породу таскают. Он сохранился еще с тех времен, когда Женя сам был геологом.
В кино Урбанский всегда играл социальных героев, да он и сам был рубахой-парнем: веселым, открытым, на первый взгляд совсем простым. Но стоило ему одеться подороже, и становилось видно, что он не совсем прямо уж человек из народа. Становились заметны удивительной красоты руки с длинными пальцами. И как-то невольно вспоминалось, что отец Жени был репрессирован и сам Женя с мамой при Сталине не могли выехать с Севера... Как-то маститый драматург принес в театр пьесу, в которой Урбанский должен был играть центральную роль. Суть пьесы отражала позицию партии: да, мол, были репрессии, но давайте посмотрим на это иначе, а лучше — закроем глаза. И Женя восстал: «Я не то что играть не буду! Я не позволю, чтобы в театре шла эта пьеса!» И он победил...
