Все интересы у Любочки, прямо скажем, буржуазные. А эти их пафосные приемы! Я была как-то пару раз и чувствовала себя там очень неуютно. Потому что на этих приемах бывали «нужные люди». А что там я? Ну так, для забавы гостей. Чудачка Раневская... Та самая... Я стала отказываться от таких приглашений, и Любовь Петровна все поняла. Вообще, мне кажется, по моим письмам она все чувствует...» Но я в этом сомневался. Тем более что и сама Ф. Г. любила хорошо одеться и была в восторге, когда Орлова присылала ей шляпку или перчатки. Такова была эта великая актриса: дружба с ней становилась нелегким испытанием. И, мне кажется, тактичная Любовь Петровна, как никто, понимала это. Все, что говорила за ее спиной Фаина, ей доносили... Но она ничего не хотела об этом знать и писала все такие же нежные письма — год от года, до самой смерти».
Да, Раневская могла давать жуткие прозвища актерам, а могла с ними быть теплой и ласковой. Она разная была. Но ее боялись в театре. Боялись ее язычка, боялись грубости, боялись ее гнева, который возникал, казалось бы, ни с того ни с сего. Но что самое удивительное — Глебка ведь не скрывал от нее, что пишет книгу. Она говорила: «Пишите, пишите». И книжка эта ей поначалу понравилась. Она прочла ее от начала и до конца и сказала: «Ну, все хорошо, хорошо». А потом показала рукопись родным и названным в книге друзьям. Друзья обиделись на ее едкие прозвища и оценки, а родня возмутилась: «Как это мы не помогали Фаине? Как это она все сама, сама?» И великая актриса запаниковала, да так, что не хотела возвращать Глебкин труд. Кричала: «Эта пачкотня никогда не выйдет в свет, никогда!» И даже вызвала милицию, когда брат настойчиво попросил вернуть ему единственный экземпляр его работы. Вмешался Феликс Кузнецов — коллега Глебки, влиятельное лицо в Союзе писателей. Он пришел к Раневской домой, и она сдалась — отправила рукопись по почте.
Много лет лежала эта заклейменная Ф. Г. рукопись в ящике его письменного стола. И даже после смерти актрисы брат не сразу издал свои «Разговоры с Раневской». Он очень переживал, что так и не помирился с великой актрисой, не попросил у нее прощения... После перестройки книга, наконец, вышла в свет... И оказалось, что это сокровище, подлинный, а не надуманный документ. Сейчас она пережила, не помню уж, сколько изданий, да и теперь ее выпускают, но уже под другими названиями. До сих пор книга Глеба Скороходова — самое популярное издание о великой актрисе.
Как бы ни вел себя Ефремов, актеры оставались ему верны
Сколько себя помню, мы с Глебкой при любой возможности посещали «Современник», который был тогда на вершине славы. На самых первых его премьерах я не была, а вот «Голого короля» Евгения Шварца (премьера 1960 года) помню хорошо. И прекрасную Нину Дорошину в роли Принцессы, и Короля Евгения Евстигнеева — тоже. Галя Волчек там вышагивала: «Нет солдат сильнее баб, сильнее баб, сильнее баб!!!» Это был действительно необыкновенный спектакль, подобного ему на моей памяти никогда не было, да и вряд ли уже будет. Люди умирали от счастья, если им удавалось чудом достать билет в «Современник». Мы обожали Ефремова! Нередко после спектаклей зрители ждали актеров у служебного входа, чтобы проводить их домой, побеседовать, выразить свое восхищение. Ефремов был для них бог. Он тоже шестидесятник, как и мы, тоже ненавидел Сталина и связанную с ним эпоху. Мы все этим жили. И что бы там ни было, как бы Ефремов, ну, скажем, не так себя вел, актеры, да и мы, зрители, были ему верны.
А с Галиной Волчек брата познакомила я. Тогда помогала писательнице-большевичке Драбкиной: подбирала ей материалы по Пушкину и Емельяну Пугачеву в спецхране Ленинки. Встретила у нее Раису Викторовну, преданного секретаря сначала Олега Ефремова, а потом и Галины Волчек. Она-то и познакомила брата с Галей. Поначалу та не обратила на него внимания. Потом они стали говорить, говорить, говорить... Глебка подружился со всеми актерами, ходил на все ее репетиции. И писал, писал, писал... И Галя поняла, что это тот человек, который сможет выпустить книгу о ней и о ее театре. Брат ведь все очень ответственно делал. Не вылезал из библиотек и архивов, все проверял и перепроверял. Несколько лет он работал над трудом о Галине. Они стали неразлучными друзьями, он часто, да и я тоже, бывал у нее дома, она приглашала его на свои дни рождения и театральные капустники... Как это часто бывает, он на период работы влюблялся в человека. Приходил домой и взахлеб рассказывал, какая энергия исходит от Галины Борисовны: «Вот она репетирует, актер не справляется с задачей, и в какой-то момент она — р-раз! — швыряет ему под ноги пепельницу! Никто даже не удивился... А у актера роль пошла».
Сильные личности всегда притягивали брата. А заканчивалось все частенько одинаково... Так получилось и с Волчек.
Глебка принес ей рукопись — плод многолетней работы, она ее одобрила, он передал книгу в издательство. И вдруг рукопись ему возвращают... Оказалось, Галина Борисовна сама позвонила главному редактору и попросила уже набранную и отредактированную книгу не издавать. Лишь потом мы с Глебкой догадались, что, скорее всего, это случилось после ее встречи с Виталием Вульфом. Галя решила, что книга из-под его пера окажется лучше. А он и не думал о ней писать. Невозможно передать словами, какой брат пришел подавленный, потрясенный после всех этих событий: «Что мне теперь делать? Как это пережить?» — «Вычеркнуть из жизни и ее, и весь «Современник», — ответила я. — Никогда больше не переступать порога этого театра».
Слово свое я не сдержала. Случайно попала туда на премьеру, и Галя тоже случайно увидела меня: «Инна, как мама? — задала она мне главный вопрос. «Умерла». — «Как я вам сочувствую...» И я ее простила. А у Глебки она сама попросила прощения, когда узнала о его смерти.
Любовь Орлова была вынуждена выступать в доме культуры перед горсткой зрителей
В планах брата было написать книгу и о Любови Орловой, но ему просто не хватило времени и сил. Думаю, что между ним и Любовью Петровной были такие разговоры, ведь актриса показывала ему свои архивы. Вот что Глебка об этом написал: «Любовь Петровна очень бережно относилась к своим архивам, все держала в папках. Фотографии не раскладывались на столиках. Если я просил — мне выдавался плюшевый толстенький альбом с ее дореволюционными фото... Вся почта была рассортирована по разделам. В особой папке Александров хранил ее письма, телеграммы, вообще всю их переписку, шутливую, любовную. Когда Орловой не стало, Александров снова женился — на Галине, вдове своего сына. А тут, уже после смерти Александрова, пришел ко мне внук его, Гриша. Сказал: «Глеб Анатольевич, пусть это будет у вас! У вас-то оно получше сохранится...» Посмотрел я на жалкие остатки... «Где же все?» — «Понимаете, Галя решила, что вот она — жена... И уничтожила все, что касалось переписки Александрова и Орловой. Этих папок больше нет...»
