Поцелуй был случайным и нелепым, никакого удовольствия он не доставил — и все же они помнили о нем всю оставшуюся жизнь...
Зинаида Гиппиус, дама широко известная в литературных кругах, провожала профессора Духовной академии Антона Владимировича Карташева: они стояли в прихожей, рядом никого не было, и тут наконец дало о себе знать то, что, таясь под спудом, вызревало несколько последних месяцев.
Хозяйка дома слегка дотронулась до рукава его пальто, Карташев наклонился и неловко ткнулся губами в ее рот: богослов холост, обращаться с женщинами не умеет, поцелуев в его жизни было немного. Профессору страшно, но Зинаида прижимает свои губы к его губам. Он окончательно теряет голову и неловко, как медведь, обнимает даму, но та его отталкивает. Обезумевший, сбитый с толку Карташев выскакивает из квартиры и стремительно слетает вниз по широкой парадной лестнице. На улице он оглядывается: огромный, выстроенный в мавританском стиле дом в сумерках похож на фантастический замок. Многие окна уже погасли, но там, где он сегодня был в гостях, не спят: светится окно в кабинете хозяина — писатель Мережковский ложится поздно. Горят и окна гостиной: стоит ли она за портьерой? Смотрит ли на него?
Ничего не понимающий профессор в смятении бредет по Литейному проспекту, плотнее запахивая пальто и бормоча: «Наваждение... Морок... Ведьма!»
А разве не так? В первый раз он увидел ее на заседании организованных Мережковским и Гиппиус религиозно-философских собраний: в зале сидели церковные иерархи, давшие обет безбрачия, поднаторевшие в богословских спорах епископы... А на ней — кружевное черное платье на нежно-розовой подкладке: ткань лифа просвечивала и рыжеволосая стройная дама казалась голой.
Зинаида обратила внимание на слегка растерянного господина, не сводившего с нее глаз. Позже он видел ее и в длинном белом облегающем платье с большим черным крестом на груди, и в ловко сидящем на ее мальчишечьей фигуре камзоле XVIII века. Она казалась ворожеей — зеленоглазая, ярко-рыжая, приметливая, злая на язык... Зачем ей сдался он, бедный невзрачный богослов, выросший в семинарии?
Карташев спотыкался, почти бежал, а Зинаида Гиппиус, смотревшая на него сверху из окна, покачала головой и отошла в глубь комнаты. Нет, не то. Это не любовь... И как она только могла подумать?
Часы пробили двенадцать, и декадентская мадонна отправилась в свою спальню — у них с мужем не было общего брачного ложа. В городе об этом знали, но ее не волновали пересуды. Зинаида всегда поступала так, как находила нужным, и на то, что думают о ней другие, ей было наплевать.
А говорили разное: и о сделанном из обручальных колец поклонников ожерелье, о том, что она и после замужества носит девичью косу, но пудру и румяна накладывает так густо, что постыдилась бы даже девица из рублевого борделя. Язык у Гиппиус был невероятно острым. Поэта Бальмонта, чьи стихи ей не нравились, кипятившегося и сетовавшего по этому поводу на то, что свою голову он ей приставить не может, она срезала насмерть. Зинаида колко отметила, что голова Константина ей совершенно не нужна: чем бы она тогда думала?
Гиппиус была едва ли не самым влиятельным петербургским критиком, писала неплохие стихи и романы. Она создавала и разрушала литературные репутации, и ее боялись как огня. А еще было непонятно, как такая женщина оказалась рядом с невысоким, узкогрудым, поглощенным литературными штудиями Мережковским. Что их удерживает вместе? Чем она привораживает людей? Почему их мучает? Владимир Соловьев в своих стихах назвал ее «сатирессой», богослов Карташев, ломавший голову над тем, отчего Гиппиус вытолкала его на лестницу, бормотал: «Чертовка!» Зинаиду понимал только муж, но держал свои соображения при себе. В 1889 году он привез молодую жену в дом Мурузи и, как ни удивлялись знакомые, был счастлив.
