— Дна у вас не было же? Вроде все легко и весело с самого начала, когда, окончив ГИТИС, создали собственный театр.
— Есть же разные донья. Эмоциональное дно например. Когда думаешь: все, больше ничего не создашь. Перед началом каждого нового сценария или пьесы у меня ощущение страха чистого листа, что вдруг все закончилось, уже никому не интересно. От этого дна отталкиваешься, пытаешься вылезти наверх. Мы очень переживали, когда потеряли деньги на «Быстрее, чем кролики». Дно ли это? В какой-то степени.
«Квартет И» не заработал столько денег, чтобы если, не дай бог, что случится, мы стали вполне себе состоятельными пенсионерами. К сожалению, это не так. Нет огромных счетов в банках, статуса, чтобы ездить по стране, рассказывать, как ты снимался в очередном фильме, и зарабатывать на этом. Мы продолжаем крутить педали. Как только снижаем количество оборотов в секунду, уменьшается скорость, и это сразу ощущается в финансовом плане. Честно говоря, страшит... Хочется ведь обеспечить себе и близким определенный уровень жизни.
Кстати, это тоже одна из тем — что самое главное для мужчины, что его успокаивает? Возможность обеспечить себе и близким приличное существование. У Познера на интервью как-то был большой писатель Марио Варгас Льоса. На вопрос о главном своем достижении он ответил, что сумел своим трудом обеспечить достойную жизнь близким.
— Леша, а вы не считаете дном самое начало карьеры, когда самим приходилось таскаться по городу с афишами, расклеивать их на столбах, зазывать на свои первые спектакли публику?
— Дело в том, что мы не узнавали в этом дна — не возникало ощущения, будто что-то не так, плохо, критично. Это не дно, а начало! Мы были очень молоды, хотелось бежать не переставая... Верили, что впятером делаем какое-то важное дело. Мы окончили актерско-режиссерский курс эстрадного факультета. В театрах тогда была разруха, никто туда особо не ходил.
— На что рассчитывали?
— Был душевный подъем, ощущение надежды. Кроме юношеской, присущей возрасту, еще и витавшая в воздухе надежда на перемены в стране. Хотя девяностые оказались тяжелыми, но ощущение, что у страны и у нас все впереди, было! Советская безысходность, которую я застал в детстве и хорошо помню, ушла. А надеялись мы тогда бог знает на что! Делали и делали, без ощущения, что все плохо и никогда ничего не получится. Но еще раз пройти все это невозможно. Сейчас скажи нам, чтобы вернулись в 1993 год, ходили по банкам, стучались в закрытые двери и просили денег на спектакль, да ни за что! И на предложение снова приходить за два часа до спектакля и гладить себе костюмы сказали бы, мол, идите в жопу. Но тогда это все не казалось ужасом или подвигом.
— Многие называют самым дном полное безденежье. Такое испытание проходили?
— Было непросто, когда учились. Но нам со Славой приходилось легче, чем Саше с Камилем: помогали родители. Папа мой в середине девяностых открыл компанию и стал зарабатывать. Мне что-то регулярно перепадало. У нас вообще в семье было принято, что деньги общие.
Помню, как играя выпускной спектакль в каком-то клубе, заработали сто пятьдесят долларов на семерых. И еще в шапку нам набросали примерно две сотни. Вот на эти деньги и жили чуть ли не целое лето... Не шикуя, считая каждую копейку.
Я снимал с первой женой однокомнатную квартиру в хрущевке, где-то на Лосиноостровской. У нас как раз родился первый ребенок. К соседям там можно было зайти через дыру в стене коридора.
