— А на вас Владимир Львович оказал давление?
— Был момент, когда он сказал:
— Давай текст поправим, вот это говори, а это не надо.
Сначала я согласилась — хорошо. На второй съемочный день — та же история. На четвертый я возразила:
— Нет, Владимир Львович, если я это не скажу, тогда и не сыграю.
— А, ну хорошо.
Партнерство на площадке — как игра в большой теннис. Приятно стоять в кадре с большими артистами, только следует держать удар. Не отбил подачу — все...
Это была хорошая для меня школа. Я поражалась, когда видела, как плачет в кадре Ингеборга. Если режиссер говорит, что надо правым глазом, то пожалуйста, слезы текут из правого. А хочешь — она плачет левым. Ингеборга была полностью в исторической теме, все, что только можно было, прочитала, изучила. Мне оставалось успевать и соответствовать. Второго шанса в таких случаях не предоставляют.
— И в это время вам еще приходилось контролировать жизнь своих детей.
— Как бы я ни стремилась формировать рабочий график с учетом важных семейных событий, обязательно что-нибудь да случится. Это тяжело, но ничего не поделаешь, такая профессия. Не понимаю, как я смогла состояться как актриса, удержаться в профессии, имея четверых детей. Конечно, я трудолюбивый человек, и это правда, а не хвастовство. Но и профессия наша — очень ревнивая, чтобы сделать действительно что-то стоящее, требуется аскетизм и полное погружение. Поэтому иногда, пусть нечасто, но все же пропускаю дни рождения своих детей и выпускной бал, и родительские собрания. Когда в работе новый материал, он сосредоточен в голове, даже если я за рулем или вышла прогуляться. Учишь текст, разбираешь монолог. Или вспоминаешь сцену, которую вчера сняли, и думаешь, что я сделала не так. Это ужасно!
Когда нам, студентам, педагоги говорили, что даже на похоронах будете смотреть, как кто себя ведет, и запоминать, мы не верили. А оказалось, что так и есть...
— Вам легче играть, когда вы на эмоциональном подъеме, влюблены, например, или наоборот, когда трудно взять себя в руки?
— Мои роли, особенно в театре, драматичные. Например, сейчас играю «Любовные письма» с Гошей Куценко, «Казанову» с Сергеем Безруковым, он же режиссер-постановщик, «Мастера и Маргариту» в постановке Сергея Алдонина.
Поэтому чем мне самой хуже, тем лучше. Если произошло что-то трагическое, я играю как в последний раз. Иногда я считала часы, чтобы выйти на сцену и доиграть до того момента, когда можно уже наконец пострадать.
Но когда я играла в спектакле «Ленинградский романс», в Минске, в день смерти моего отца, горе такого уровня привело лишь к оцепенению. Говорят, что сцена лечит. Не знаю... Я не помню, как играла. Партнеры — Игорь Петренко и Дима Исаев — сказали потом, что все было как всегда. Непоправимое горе мне как артистке ничего не дало, а как человеку отняло часть души.
— На форумах вам ставят в упрек, что вы используете дублерш и каскадеров, а не работаете в трудных сценах сами. Ваше отношение к подобной критике?
— Беременной Матвеем я снималась в фильме «Мы из будущего». Мне предоставили дублера, но она так смешно бегала и прыгала, что я сама все сделала в кадре. В единственной сцене, где моя героиня ползет на животе, а вокруг взрывы, в кадре была девушка-каскадер из Канады. У меня не было таких сложных ролей, как у Тома Круза. Когда надо сесть на мотоцикл и проехать по оживленной дороге, разумеется, я справляюсь. Для самой себя, не для роли, я прыгала с парашютом со скалы, боролась со страхами.
