«Можно пожить у тебя? Я напишу вывеску для твоего магазина». Хозяин антикварной лавки на мосту у собора Нотр-Дам смутился: сам Ватто предлагает сделать вывеску, когда ее способен изготовить любой начинающий художник. К тому же Антуан тяжко болен, ему не следует тратить силы на пустяки. Жерсен растерянно смотрел на друга. «Сделай одолжение», — настаивал Ватто.
...Легка, весела дорога в Париж, когда юноше семнадцать и сидит он в повозке бродячих актеров итальянского театра, которые дают спектакли по ярмаркам во французской глубинке. Комедианты шутят, смеются, хорошенькая Коломбина подмигивает озорным глазом, заставляя парня краснеть, а пожилой актер с напускной серьезностью одергивает ее и протягивает проголодавшемуся попутчику лепешку с жирным куском ветчины. Невиданные пейзажи бегут по сторонам, наматываются, как знаменитое кружево на картонку в руках у мастериц Валансьена — родного города Антуана...
Никакого представления о жизни в Париже он не имел и никого из знакомых тоже. Дом же покинул против родительской воли. Отец отдал сына, постоянно что-то рисовавшего — рыночные сценки, балаганные представления, — в обучение к местному художнику, но спустя пару лет забрал: расходы все-таки, а выйдет ли толк — неизвестно. Куда лучше ремесло верное, вот как у него самого — кровельщика. В Валансьене хорошо знали Жана Ватто, прошедшего путь от простого мастерового до подрядчика, но земляки знали его и как человека вспыльчивого, а во хмелю и вовсе несносного. За буйство Ватто-старший даже попал под суд, да и теща его «познакомилась» с судьей: ругаться женщина умела не хуже зятя. А в целом крепко стояли на ногах, даже домом владели, и детей старались вывести в люди. Только болезненный, впечатлительный и задумчивый Антуан, уходивший в свое рисование как в спасительное плавание, оказался не от мира валансьенского. И чем больше реальность старалась его уловить — вот и война, частая в их краях, опять встала на пороге, и рыскали по городу специально отряженные люди в поисках новобранцев, — тем сильнее тянуло прочь.
