Дело было неслыханное: в члены старейшего и едва ли не самого закрытого из монашеских орденов, ведшего свою историю со времен крестовых походов, принимали человека, не имевшего ни церковного сана, ни дворянского титула, ни состояния. Но разрешение на его возведение в рыцарское звание испросил сам великий магистр, восхищенный своим парадным портретом, написанным Караваджо. И отказать главе ордена госпитальеров не решился даже папа римский: четырнадцатого июля 1608 года Микеланджело Меризи получил из рук великого магистра черный шелковый плащ с двумя восьмиконечными крестами.
А впереди уже маячило торжество едва ли не более пышное и обещавшее художнику еще бо?льшие почести – на двадцать девятое августа было назначено освящение огромного алтарного полотна «Усекновение главы Иоанна Крестителя», написанного Караваджо для великолепного собора, недавно возведенного в мальтийской столице в честь святого Иоанна, небесного покровителя госпитальеров.
В день посвящения художник был так горд только что обретенным рыцарством, что едва дождавшись, пока опустеет собор, не удержался и впервые в жизни вывел на почти готовом полотне автограф, прибавив перед именем латинское F — первую букву слова frate, то есть брат. Так испокон веку рыцари обращались друг к другу. Он сделал подпись киноварью, которой днем раньше написал кровь, хлещущую из шеи Крестителя. И вот теперь, похоже, его собственная кровь готова обагрить золотой мальтийский песчаник. Даже если рыцари не казнят его, он все равно навечно останется их пленником и рабом. А каждому на Мальте известно, что быть рабом госпитальеров — хуже смерти!
Врала, все врала та хитрая гадалка, просто прикидывая, как бы половчее стащить с пальца Микеле перстень, выигранный им накануне за карточным столом. Нет у него никаких семи жизней, а если бы и были, то он их все давным-давно растранжирил! Растратил во время приступов безудержного гнева, который во хмелю накатывал по любому поводу, будь то переваренные поваром артишоки или сказанное кем-то неосторожное слово в адрес его картин. Промотал во время попоек и драк, которые затевал с кем попало: с нерасторопным слугой в таверне, с толстым нотариусом, переспавшим со шлюхой, которую Микеле считал своей, с громилой, выигравшим у него в мяч несколько скудо, даже с ночным стражником, осмелившимся усомниться в том, что пьяному художнику дозволено носить шпагу, которой он так воинственно размахивает. Да каждую из бесконечных потасовок, в которые ввязывался и из которых выходил живым, хотя порой и порядком помятым, можно считать потраченной жизнью!
