Дом Зайцева на тихой улочке с утопавшими в зелени особнячками был центром русского литературного Парижа. Рядом — улица Оффенбаха, где долгие годы жил Бунин, друг Зайцева еще по России. Борис Константинович — единственный, с кем Иван Алексеевич был на «ты». Встреча с Зайцевым — великое счастье, но одновременно она оказалась и моей личной драмой.
— Почему?
— В 1967 году, окончив Сорбонну, я выбрал для диссертации именно его творчество. Что это было — наитие? Мне хотелось писать о Бунине или Ремизове, но их уже не было в живых.
Кафедрой тогда заведовал профессор Анри Гранжар, славист и автор замечательной книги о Тургеневе. Он воскликнул: «О Зайцеве? Вы с ума сошли!» — дав понять, что заниматься писателем-эмигрантом бесперспективно. Я решил: профессоров много, а такой писатель, как Борис Зайцев, — один. В конце концов переубедил научного руководителя. Был наивен и не думал о последствиях.
Написал Борису Константиновичу письмо, кстати, по правилам старой русской орфографии. Он пригласил в гости. Я волновался, торопился — ведь Зайцеву уже восемьдесят шесть исполнилось. Несмотря на разницу в возрасте, мы сразу же прониклись друг к другу глубокой симпатией. Он поразил меня аристократизмом, благородным обликом, учтивостью. Я же подкупил его тем, что за полвека жизни Зайцева в изгнании оказался единственным французом, который заинтересовался его творчеством, а ведь на литературный путь его благословил Антон Павлович Чехов.
Своей магистерской диссертацией я покорил Бориса Константиновича. И еще — своим русским языком. Ему было важно, что я говорю как соотечественник. Кстати, во время студенчества в Сорбонне обо мне ходили легенды, что на самом деле я не Ренэ Герра, а Роман Герасимов: в лучшем случае моя бабушка — русская графиня, а в худшем — я агент КГБ. Знаете, я ведь даже мечтаю по-русски, хотя коренной француз.
Когда в начале восьмидесятых в Сорбонне я защищал уже докторскую по его творчеству, дама из жюри сказала: «Мы понимаем, ваша диссертация — долг памяти, это трогательно. Но его шестьдесят лет не печатают на родине. Он даже не второстепенный писатель, он вообще не писатель!» Однако с 1989-го в России вышло три десятка его книг общим тиражом больше миллиона экземпляров, и тут вдруг все поразились: оказывается, Зайцев великий писатель, вот какой Герра хитрый! И кинулись покупать его книги.