— Ухожу.
— Ну, тогда я за тобой! —и сиганул с третьего этажа.
Слава богу, жив остался, только бедро сломал. И тут началось! Скорая, бессонная безумная ночь на допросе в отделении милиции. Открыли уголовное дело, а в девять утра мы с Маней и ее друзьями должны были встретиться на вокзале. Я не помнил ни вагона, ни расписания, но попал именно в ту электричку, именно в тот вагон и в то самое время. Невероятно!
Под Болшевом на берегу реки развели костер, жарили шашлыки, пели песни. Там и произошло объяснение. Набравшись храбрости, сказал Мане: «Как ты можешь меня прогонять? Я ведь тебя так люблю!» На следующий день вернулись к ней вдвоем. Марина в ту пору, поменяв квартиру, переехала в родительский дом. Они жили в одном подъезде: отец с мамой на четырнадцатом этаже, она на пятнадцатом в «двушке». Когда мы вошли, Людмила Сергеевна внимательно на нас посмотрела, потом взяла маленькую Настю на руки и передала Марине: «Все, забирайте ребенка, родители!»
Так началась наша семейная жизнь: Маня, маленькая Настя и я. Многие мои друзья допытывались: «Как ты мог? Что чувствовал?.. У нее же ребенок от другого мужчины!» Но никаких внутренних противоречий или душевных борений я не испытывал. Чужой ребенок не был для меня обузой.
Девятого мая после пикника вернулись к Мане, а через неделю я уже переехал к ней с вещами. Чего зря время терять? Мы же взрослые люди: мне двадцать четыре, ей двадцать шесть. Помните фильм «Обыкновенное чудо»: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен!»?
Так уж получилось, что романтический период у нас ужался до двух месяцев и пришелся на момент, когда Маня только-только родила. Но мы и на гастроли вместе ездили, и в компаниях успевали погулять... Когда нужно было куда-то бежать, спускали Настю к бабушке и дедушке.
Манины родители были очень интересными людьми. Григорий Ефимович, сын репрессированных, на войне был капитаном пехоты, окончил Высшую школу КГБ, работал консулом в Финляндии. Долго скрывал, что его отец расстрелян, а мать двадцать пять лет отсидела в лагерях. Однако этот факт откопали и «понизили» Григория Ефимовича до директора мебельного магазина. Какое-то время он работал в московском управлении культуры, потом в райкоме партии.
Людмила Голуб когда-то была артисткой Театра имени Гоголя. Потом театр возглавил Борис Голубовский, а как говорится, двум «голубям» под одной крышей не ужиться. Людмила Сергеевна ушла из театра и стала ездить на гастроли по стране от Москонцерта. «Бойцам невидимого фронта», как тогда называли чтецов, платили хорошо. Маринина мама была яркой, темпераментной актрисой и страшно переживала, что получила звание заслуженной артистки только под конец жизни...
Это был настоящий московский хлебосольный дом. Когда приходили гости, накрывались роскошные столы. Теща прекрасно готовила: и пекла, и мариновала, и солила... Любой ее завтрак превращался в пиршество.
Марина неродная дочь Григория Ефимовича. Он тоже женился на женщине с ребенком. Девочке было четыре годика, когда мама снова вышла замуж. Вначале Маня называла отчима дядей Гришей, но довольно скоро спросила: «Можно буду тебя папой называть?» Марина никогда не виделась с родным отцом и папой всегда считала Григория Ефимовича. Самое смешное, что они удивительно похожи!
Тесть был человеком сдержанным, никогда не вмешивался в наши отношения, говорил мало, но по делу, умно и весомо. Лидером в семье была, безусловно, Людмила Сергеевна. Человек волевой, проживший и в жизни, и в профессии непростую судьбу. Марина характером пошла в нее, и когда их темпераменты сталкивались, только искры летели! А сталкивались они постоянно.
Как-то Маня призналась, что у нее всегда были сложные отношения с матерью. По ее словам, мама ее подавляла. Дошло до того, что она в шестнадцать лет ушла из родительского дома и жила отдельно. Вероятно, Людмилу Сергеевну раздражало, что дочь очень похожа на бывшего мужа. Ну а потом возникла творческая ревность...
Людмила Сергеевна не особенно хотела, чтобы Марина шла в актерскую профессию, а Григорий Ефимович, наоборот, поощрял. Мать пристально следила за карьерой дочери, не пропускала ни одного спектакля и не спускала ей ни одной ошибки. Все, даже самое неприятное, говорила в лицо, а Маня мгновенно вспыхивала от ее замечаний и очень обижалась. Мне эти творческие конфликты матери и дочери были не очень понятны. Я-то считал, что Марина — человек очень талантливый.